— Ну, это не очень много.
— Пропеллеры с поршневым двигателем. Но зато ни один радар нас не засечёт. Никаких аэродромов, сплошь частные ВПП.
Собеседник засомневался, что речь идёт о настоящем радаре.
— Джентльмены, — промолвил старик, подходя к ним, — доброе утро. Похоже, в конце концов ты не так плохо выспался, — прибавил он, обращаясь к Тито.
— Да уж, — согласился тот.
— А для чего ты прихватил значок таможенной полиции? — спросил старик.
И точно: увидев жетон, Гаррет сказал: «ICE[148]». Но Тито и сейчас не имел понятия, зачем так поступил. И потом, ведь это не он, а Элеггуа выхватил у противника толстый чехол. О таком не расскажешь.
— Он собирался меня схватить, — объяснил Тито. — Чувствую: что-то твёрдое за поясом. Я подумал, оружие.
— И тогда ты вспомнил про болгарскую соль?
— Ну да.
— Хотелось бы знать, как он там теперь. А впрочем, я представляю: парня наверняка забрали в отделение, пробивать личность по базе. Пока кто-нибудь из шишек, скорее всего из DHS[149], не приказал его выпустить. Так что, есть вероятность, что ты оказал своему преследователю большую услугу. Думаю, документ был не его, а так и объяснять ничего не пришлось.
Тито кивнул в надежде, что тема исчерпана.
Мужчины молча стояли, наблюдая за тем, как заправляется самолёт.
55.
Синдром фантомного пистолета
— Миллер, — втолковывал Браун, сидя в огромном откидном кресле. Мужчин разделяли десять футов ковра из косматого белоснежного ворса. — Тебя зовут Дэвид Миллер. Дата и место рождения — те же самые, возраст тоже.
Небольшой реактивный самолет «Гольфстрим» застыл в ожидании на взлётно-посадочной полосе «Рональда Рейгана»[150]. Когда Милгрим в последний раз был здесь, аэропорт ещё носил имя «Нэшнл». Сейчас он сидел в отдельном белом кресле, а марку самолета узнал потому, что на блестящем деревянном ободке иллюминатора красовалась изящная медная табличка с гравировкой: «Гольфстрим II». Вообще, в салоне было много белой кожи, начищенной меди и мохнатых ковров. И древесины. Пожалуй, это сахарный клён, «птичий глаз»[151], никак не меньше, прикинул пленник. Но слишком уж яркая полировка, будто внутренняя отделка в лимузине.
— Давид Миллер, — повторил Милгрим.
— Живёшь в Нью-Йорке. По профессии — переводчик. Русский.
— Я русский?
— Твой паспорт, — Браун (на нём опять были серый костюм и белая рубашка) помахал документом в синей обложке с тусклым золотым ободком, — американский. Дэвид Миллер, запомни. А Дэвид Миллер наркотой не балуется. По прибытии в Канаду его не застанут под кайфом и не найдут при нем никакой дури. — Он поглядел на часы. — Сколько у тебя таблеток?
— Одна, — ответил Милгрим.
Это была чересчур серьёзная тема, чтобы соврать.
— Принимай сейчас, — велел Браун. — Пойдёшь на таможню сразу.
— Канада?
— Ванкувер.
— А что, других пассажиров не будет? — полюбопытствовал Милгрим.
Судя по виду, салон мог вместить ещё человек двадцать. Или же послужить декорацией для порнофильма; достаточно посмотреть на длинные-предлинные диваны из белой кожи и вспомнить о спальне в хвосте, и у кого угодно встанет, невзирая ни на какие камеры.
— Нет, — отрезал Браун. — Не будет.
Спрятав паспорт обратно в карман костюма, он рассеянно провёл рукой по правому бедру, где обычно висел пистолет. Милгрим уже в пятый раз наблюдал у него подобный жест. При этом Браун строил такую гримасу, что было ясно: пистолет остался на улице N. И чёрная нейлоновая сумка тоже. Похоже, их обладатель страдал от фантомного синдрома: так человек, которому ампутировали ногу, тянется почесать несуществующие пальцы.
Двигатели «Гольфстрима» загорелись, или стартовали, или как это правильно называется. Милгрим посмотрел за спинку своего кожаного кресла, в переднюю часть салона, где за рифлёной занавеской из белой кожи скрывалась кабина экипажа. Очевидно, там находился пилот, которого пленник ещё не видел.
— Когда приземлимся, — Браун повысил голос, перекрывая гул моторов, — к самолёту подкатят таможенники. Они поднимаются на борт, говорят: «здравствуйте», я даю паспорта, их открывают, дают обратно, говорят: «до свидания». На этих самолётах только так и бывает. Номер
Тем временем воздушная машина медленно пошла на взлёт.
Когда она под усиленный рев двигателей рванулась вперёд и чуть ли не свечкой взмыла к небу, Милгрим почувствовал, что его застали врасплох. Никто не советовал ему пристегнуть ремень безопасности, не говоря уже о рассказах про кислородные маски и спасательные жилеты. И это было не то чтобы неправильно — это казалось чудовищной, почти осязаемой аномалией. Как и крутой неожиданный взлёт, заставивший Милгрима, который шарил глазами по салону за спинкой кресла, судорожно вцепиться в мягкие белоснежные подлокотники.
Пленник посмотрел в иллюминатор. Вашингтонский Национальный аэропорт имени Рональда Рейгана удалялся с невероятной скоростью, причём так плавно, словно кто-то делал отъезд на камере.
Как только траектория полёта выровнялась, Браун разулся, встал с места и беззвучными шагами отправился в хвост. Милгрим предположил, что там находится туалет.
Наблюдая за своим спутником, Милгрим увидел, как рука ещё раз Брауна потянулась к бедру, где не было пистолета.
56.
Генри и Ричард
На выходе из таможни в толпе встречающих стоял молодой человек с бледным лицом и жиденькой бородкой, в запылённом на вид, но без сомнения дорогом костюме. В руках у юноши был белый лист картона с надписью зелёным маркером: «Генри и Ричард».
— Это мы, — представилась журналистка, остановив багажную тележку и протягивая ладонь для знакомства. — Холлис Генри. А вот и Одиль Ричард.
— Оливер Слейт. — Молодой человек убрал плакат под мышку. — Как
— Памела говорила, здесь пока нет офисов, — заметила Холлис, толкая тележку к выходу.
