— Вот оно что! — Параша хлопнула себя по лбу ладонью. — Нукось я сама за ним схожу, за негодником. Филипп Антоныч, до донышка пей!
Нелли выскользнула следом за подругой. В смежной горнице было теперь пусто: кого из баб Параша заняла делом на кухне, а остальные люди разбрелись — благо ничего страшного больше не происходило.
— Чего неладно, Парашка?
— С чего ты взяла?
— А то я тебя не знаю! — Нелли сощурила глаза. — Филиппу лучше, а ты вроде как и недовольна…
— Мурья головка сейчас вступила, — Параша опустила голову. — Ну, корешок-то… Хуже будет еще, касатка. На время он силы дает, главное дело, чтоб отвар помог. Поможет ли, нет ли, ну да даст Бог…
Сердце словно упало в холодную воду. Осталось чувство, будто чего-то еще недоговаривает Параша, но расспрашивать дальше отхотелось…
Елена тихо воротилась в спальню.
— Ловко ты управился, мой друг, а все ж не сочти за обиду, ступай покуда к себе в горницу, — ласково говорил Роскоф присевшему на одно колено около ложа Роману. Брови мальчика недовольно сдвинулись к переносью. Из чего Филипп его гонит? Коли Роман угадал да поймал отравителя, так уж имеет право остаться при дознании. Нелли не жаловала, когда от детей строят секреты.
— Да пусть уж останется, — она потянулась потрепать брата по золотой макушке, но мальчик по обыкновению своему увернулся: ласок маленький Роман не любил. — Пусть остается, Филипп, все одно подслушает либо иначе прознает.
— Роман, я попросил бы тебя идти к себе, — произнес Филипп ровным голосом.
Мальчик ни слова не говоря направился к дверям.
— Отчего ты его услал? — спросила Нелли недоуменно. — Сам соглашался всегда, что и врагов надобно знать с младых ногтей, особо мужчине.
— Не в секретах дело.
— В чем же? — теперь уже Нелли оборотилась на дверь.
— Мне будет хуже.
Слова мужа так странно перекликались со словами Параши, что по открытым плечам Нелли пробежал озноб. Или то был холодный ветерок из окна?
— Чую, мой ангел, и едва ль ошибусь. Уж довольно ребенку на сего дни. А вот Платошу принеси, он несмышлен, а мне в радость.
— Филипп!
— Не пугайся, любовь моя. Помнишь, я приносил его к тебе, когда ты лежала в потрясении нервов, а разве ты умирала?
— Хорошо, — Нелли улыбнулась, отнюдь не избыв тревоги, через силу.
— Параскевушка, матушка, помилуй! — запричитал приближающийся к дверям фальцет.
— Кривая лешачиха тебе матушка! — Параша, распахнувши створки, втолкнула вперед себя сутулого человечишку с бесцветными волосенками и редкими зубами. Это и был пьяница Амвроська. — Моченьки нету, баринок вусмерть пистолетом напужал, думал, щас выстрелит!
Высвободив ворот из Парашиной руки, Амвроська пал на колени и принялся колотиться лбом об пол с такою силою, словно намеревался выдолбить для себя безопасную нору.
— Какой-такой черт тебе красный порошок давал? — Параша потащила голову парня кверху, вновь ухватив, на сей раз за ухо. — Тот, какого ты о понедельник видал?
— Черт, Параскевушка, черт меня у рощи достал! — жалостно заныл Амвроська. — И еще двое бесенят с ним было, ну куды уж мне тут супротив?
Ах вот оно что! Выходит не было видения пьяного! Что же было тогда? Нелли в нетерпении жгла дурня взглядом, но не мешалась, пусть уж разбирается подруга.
— А отчего ты решил, садовая голова, что то черти, а не чужие господа? — продолжала допытываться Параша. — Господа тож не по нашему лопочут.
— Нешто я господ от чертей не отличу? — Амвроська обиженно икнул. — Господа как перестанут по басурмански лопотать, так по-человечески начнут. Не хужей нас с тобой. А этому по-людски говорить трудно, аж язык его не слушал! Заместо «хорошо» бает «карашо», да и то невпопад! Одно слово, нечистый!
Елена с Филиппом переглянулись, начиная понимать.
— С начала начинай! — Параша с сердцем дернула его ухо.
— Убег я тот раз от тебя, Параскевушка, да в рощице упрятаться хотел. Тут глядь и выходят двое навстречу. Одеты, вправду, по-господски, хоть небогато. Главный-то ко мне: хочешь, мол, на чарку водки? А сам глядит в глаза-то так ласково, вроде и отказать нельзя никак. Отвечай, дескать, верно ль это именье Роскова Филиппа? Верно ль, что женатый барин? Давно ль женился? Тут уж ничего я сказать не мог, только что не этот год да не прошлый.
— Перед тем, стало быть, все сказал, — сквозь зубы процедила Нелли.
— Сказал, барыня, сказал голубка, все как на духу! — расслышав, выкликнул Амвроська. — Нешто черту поперечишь? А он все допрашивает, мол, есть ли у барина Филиппа Антоныча детушки? Покудова, говорю, только один сынок махонькой. А тот к бесенятам повернулся, да по колдовски бает, я аж запомнил…
— Что он говорил по-колдовски? — резко спросил Филипп, явственно превозмогая дурноту либо боль.
— Унн… дескать… унн… петькарсон! Те давай головами мотать, вроде довольные. А после вынул чертушка из коробушки бумажку, да мне в руку положил. И все в глаза, в глаза ласково глядит… Насыпь, мол, барину, человече, красного того порошку в еду али питье. А как насыпешь, разрешит тебе барин водки пить сколько хошь, да еще со скотного двора-то в поварню переведет. Очень в большую милость войдешь, потому порошок тот ворожейный. Выждал я, да насыпал в баринову чашку, как девка отворотилась. Только насыпать не успел, так-то страшно мне сделалось, так-то люто… Бросился бежать куда глаза глядят! Со страху, Параскевушка, со страху! — Амвроська принялся тереть глаза кулаками.
— Отпусти его, Парасковия, пусть убирается, — тяжело переводя дыхание, распорядился Филипп. — Нам теперь не до худого слуги.
Заслышав это, пьяница дернулся, ровно не боялся вовсе потерять ухо, и бросился к дверям.
— Да будь так добра, принеси Платошу.
Кинув быстрый взгляд на Роскофа, Параша бесшумно выскользнула из спальни.
— Не бойся, душа моя, я тебя не покину! — Филипп улыбнулся сизыми губами. — Не по силам Злу нас разлучить, то лишь в Божьей воле. Только, Нелли…
— Да, Филипп?..
— Если вдруг что, убереги Платона. Ты вить поняла, что ему беда грозит?
— А я еще говорила, у тебя де в России врагов нету! — Нелли горько усмехнулась.
— В России нету. Нелли, я уверен, отец мой уж не в числе живых. Столько благородных семейств до единого человека погублено во Франции, что уж теперь они не хотят, чтоб настоящие французы остались и на чужбине. Ради охоты на чистую кровь не лень им ехать за тридевять земель. Но Платон — продолженье рода! На него тож покусятся, Нелли! Нелли, любовь моя, убереги нашего сына!
— Обещаю, Филипп! — Нелли заплакала.
— Я на всякой случай просил, Нелли, я не уйду от тебя! Я тебя не покину так рано, слышишь? Мы еще не один десяток лет проживем щасливо, у нас будут и еще дети… Ты слышишь, Нелли?
Нелли слышала, но верила не словам, а синюшному цвету, проступающему в лице мужа. Филипп утешал ее, нету сомнения, он сам не верил себе, нето б не брал обещания.
Вошла Параша с Платоном на руках. При виде малютки Филипп с облегчением вздохнул.
— Благодарю, Прасковия, дай его сюда… Нет, руки вовсе занемели, просто положи на кровать. Сядь рядом с нами, Нелли. Право, нету человека щасливей меня, когда два драгоценных существа рядом.
Успокоенный близостью любимых, Филипп, казалось, забылся сном. Но не нес облегчения такой сон, слишком резким было дыханье, слишком стянуты нехорошим напряжением оставались члены.
