прибегая к помощи крепких плодово-ягодных и прочих спиртосодержащих напитков, балдеющим уже только от одного вида себя любимых в зеркале здоровыми и застрахованными на все случаи жизни. Вот бы мне тоже научиться радоваться жизни, глядя на себя в зеркало! А какая экономия в семейном бюджете! Правда, с таким материальным подспорьем недолго и друзей последних потерять. И кто же, спрашивается, тогда останется рядом со мной в трудную минуту, когда, не в силах побороть рвущееся наружу настроение радости и торжества, мне понадобится непритворный отклик человека, который разделил бы со мной этот шквал неудержимых праздничных эмоций? Неужто придется вскрывать самый что ни на есть последний, неприкосновенный запас – приятелей с закодированными пристрастиями? И как же это будет выглядеть? И вообще, откуда я взялся такой – индифферентно пьющий и самодостаточный? Где прошли мои юношеские годы? В брянских лесах? Ну хорошо. Допустим, я проездом. С багажом прав, зачитанных мне при неоднократных задержаниях по подозрению в прилюдном распитии слабоалкогольных сортов пива на пляжах Лонг-Бич. Тогда что получается? Они, – стреноженные на полном скаку и уже оседланные мустанги, альбатросы с подрезанными крыльями, дебоширы в смирительных рубашках, сознательно лишившие себя права демократического выбора, приняв аскезу, – не пьют не потому, что не хотят, а потому что страшно, и я, которому всё едино – что пить, что не пить, неизвестно даже что лучше, поскольку при любом раскладе радую глаз окружающих – самовлюбленный и вечно моложавый Таинственный Жених «нарцисс Савонский, лилия долин», рожденный свободным только оттого, что по счастливому стечению обстоятельств этот день пришелся на 4 Июля, довольный собой заморский гость, будучи однажды проездом в Кузьминках на пути следования из аэропорта Лос-Анджелеса в Шереметьево-2, потом просто в Быково и далее со всеми остановками, оказался настолько покорен добросердечием и радушием местной публики, что посчитал для себя за честь ненадолго задержаться в здешних краях. Да... как-то не вяжется. И потом, кто меня тянет за язык ставить вопрос подобным образом? Уже только сама постановка дилеммы – пить или не пить? (так и хочется продолжить: «вот в чем вопрос!») – оскорбительно режет слух каждому мало-мальски здоровому россиянину, что достиг 14-летнего возраста, когда он приобретает частичную гражданскую дееспособность. Так что лучше оставим всё как есть. Будем радоваться жизни обычным, неприхотливым способом, без всяких там зазеркальных ухищрений. С теми же из вас, кто попытается навязать мне иную точку зрения, что, мол, я отнимаю у россиян право на свободный демократический выбор, лишая их возможности наслаждаться своим отражением в стеклах коммерческих банков, в витринах супермаркетов, в голубой глади домашних бассейнов, и принуждаю получать удовольствие исключительно посредством потребления крепленых напитков, – я позволю себе не согласиться. Во-первых, речь шла не о выпивке, а о празднике души; во-вторых, меня, как философа, не мог, конечно, не занимать вопрос о соотношении в свободном российском обществе демократии, позволяющей сдерживать в рамках дозволенного разношерстные личные пристрастия, и анархии как выразительницы вседозволенности, и если демократия – при всем ее многообразии частных интересов, при всей широте индивидуального эгоизма и своеволия, при всей неограниченной свободе выбора – рисовалась мне в такой форме, когда все пьют напропалую сколько и чего душе угодно, то анархия – и это уже было противно моей натуре! – воспринималась так, точно все по- прежнему пьют до одури и чего не попадя, а один, видите ли, решил соригинальничать, и вместо того чтобы довольствоваться праздником души, как это принято у всех нормальных людей, он, гнида такая, анархист долбаный, услаждает себя тем, что любуется собственным отражением в зеркале.
Так вот, с подмоченной репутацией эксперта по анализу политических течений российской общественной жизни, к тому же облитый с головы до ног ушатами грязи за сомнительного свойства литературные выверты и евроазиатские наклонности, снедаемый непереносимой тоской от беспросветности будущего, подавленный свалившимися в течение дня огорчениями, но не сломленный, – я нуждался в празднике, как еще не вполне посиневший утопленник в срочном искусственном дыхании.
Конечно, мне ничего не стоило надеть на босу ногу шлепанцы, чуть подтянуть ослабленный на плавках шнурок и отправиться в бар «Лидо», где меня, как почетную особу, встретит целая ватага скучающих барменов. Однако, как я уже отметил, хотелось общего праздника, одного на всех, как День Победы, – такого, чтоб дым стоял коромыслом, – праздника, который вызывал бы только одобрительную реакцию со стороны правоохранительных органов в лице капитана и его команды. И если бы подобные чудеса, которые на берегу всё же изредка случаются, правда, либо слишком поздно, либо не со мной, не происходили по вашему желанию и своевременно в средиземноморских круизах, я бы и не подумал прикасаться к перу. Чего зря бумагу марать! В том-то всё и дело, что морской круиз – невымышленная сказка! Между тем засвидетельствовать чудо – это только полдела, мало ли свидетелей Иеговы – их у нас хоть пруд пруди, а вот сделать так, чтобы тебе при этом еще и поверили, чтобы чудо стало общепризнанным фактом, – в этом я вижу главное назначение свидетеля как посредника между теми, кто прежде выражал сомнение в истинности данного чуда, и теми, кто ныне заразился верой в него. Состряпав приведенную выше дефиницию, я вдруг обнаружил, как сперва соответствие истине подменило саму истину, а потом – и соответствие куда-то подевалось! Удрученный таким наплевательским отношением к истине, обязуюсь в дальнейшем следить за своей речью и говорить правду, и ничего, кроме правды!
Итак, уповая на праздник во спасение души посредством чуда, я в одиночестве сидел в каюте и глядел внутрь себя. Выражаясь высоким штилем: в каюте средь пустынных волн сидел я, дум великих полн, и в пустоту глядел. Мирыч, которую хлебом не корми, только дай пообщаться с согражданами, отправилась с визитом к Николь. Я был один как перст, если не считать прикорнувшего где-то в тайниках моего сознания последовательного евроазиата. Но для него на сегодня выход заказан. Хорошего понемногу. «Пойти, что ли, выпить капитанского коктейля», – в сжатой форме мелькнула предвестницей спасения витиеватая мысль. Интересно – чем на сей раз решил нас побаловать капитан? Так, где тут у нас программка дня? Ага, вот она! И что же? «Bloody Mary» – 50 г водки, томатный сок, острая перечная приправа, соль. Ну что ж, как начало – вполне сойдет. Ба! А это что за рожа с костями? Так ведь это же веселый Роджер!.. Не понял... мы что – в плену у пиратов? Но вроде бы я не слышал никаких позывных тревоги – ни семи коротких гудков и одного протяжного, ни раздирающего душу крика капитана: «К оружию!», ни, на худой конец, отчаянного вопля боцмана: «Полундра – спасайся кто может!» Неужто нас полонили в ту единственную пору, когда мы более всего беззащитны и находимся в состоянии послеобеденной дремы? Так что же это получается – выходит, накрылась медным тазом «Кровавая Мэри»?!
Я в волнении начал искать глазами сигареты. «Стоп, – говорил я себе, – только без паники! Паника из- за недоставшихся 50 г водки на корабле, атакованном пиратами, несравненно хуже, чем геройское бесстрашие в дымину пьяного пассажира авиалайнера, захваченного террористами. Поэтому давай-ка спокойно проанализируй ситуацию». А ситуация такова: Мирыч до сих пор не вернулась. А должна бы! Значит: либо ее беседа с Николь протекает столь увлеченно, что они просто не обратили внимания на какой-то там заурядный флибустьерский набег, либо никакого набега и нет. Против первой версии и в пользу второй говорил тот факт, что три предыдущих брака Николь уже были разобраны нами по косточкам, а в четвертое замужество, которое еще могло бы послужить предметом обстоятельного разговора, причем настолько обстоятельного, что собеседницы могли просто-напросто проворонить, как между делом их пленили пираты, – вступить ей было пока что недосуг. Уж больно скоротечен круиз, да и всё у всех на виду. Следовательно, решил я, свободная от семейных обязательств Николь служит нам порукой тому, что мы не лопухнемся и в нужный момент сумеем отличить гражданскую свободу от пиратской кабалы. Тогда откуда же взялась эта ужасная рожа с костями? Я снова взял в руки программку дня.
И только тут до меня дошел подлинный смысл, скрытый в пиратской символике. Оказывается, нас оповещали о том, что сегодня вечером взамен чопорной степенности и благообразных манер от нас ждут разнузданного легкомыслия и безграничной веселости, потому что и ужин, и следующий за ним карнавал были призваны воскресить в нашей памяти славное прошлое вольнолюбивых морских разбойников. А что это есть, как не общий праздник, выстраданное чудо, по которому так тосковала моя душа, целый день блуждавшая по унылым закоулкам России! Один лишь перечень блюд пиратского ужина создавал праздничное настроение. Привожу его без купюр: бомженина, железобекон, мозги компостированные, скат электрический в песке (порциями по ПО и 220 V), сапогетти с тиной, торт с кремом для нормальной и жирной кожи, мазутная жидкость, напиток «одноглазый кашалот», шампанское с глушителем, морская вода в ассортименте и в конце – пожелание приятных ощущений в желудке.
Да, такое меню ко многому обязывало. И в первую очередь следовало позаботиться о соответствующем маскарадном наряде. Но что же у меня было под рукой? Врангелевские вельветовые джинсы, шелковые рубашки, строгий вечерний костюм, найковские шорты, белая и черная бабочки, легкие парусиновые брюки,
