– Наши люди и голодают с уверенностью в завтрашнем дне, – заметил Шевчук.
Юм смешивал коктейли, рассеянно прислушивался к разговорам и, будто самому себе, довольно громко бормотал:
– Парной судак на вечер был просто великолепен. – Он встретился глазами с Шевчуком и печально добавил: – Три порции пришлось скушать. Никто не пришел на ужин…
Вдруг раздался дикий крик, в котором с трудом можно было признать голос Азиза Алиевича. Он комкал в руках тюбетейку, причитал, по искаженному лицу обильно стекал пот.
– Дэвочкя моя, зачем ты опять туда пошла? – Он стал бормотать на родном языке, и никто уже не мог понять, какими словами он выражал захлестнувшие его чувства. Возможно, он некрасиво ругался.
Из «Подвала Потрясений», по лестнице, поднималась скорбная процессия: впереди вышагивал Мигульский. У него было профессионально-озабоченное выражение на лице. За ним, держа на руках безжизненное Анютино тело, поднимался Кент. На мизинце у него висела связка ключей, которыми, видно, экстренно открывал двери.
На этот раз Анюта очнулась гораздо быстрее, печально посмотрела на вымазанную бурой краской ногу, вслух пожалела колготки, отстранила предупредительные руки своего друга и на одной ноге поскакала наверх. Все по очереди вздохнули и вернулись в залу, за столики. Юм выдавал напитки и таинственно заговаривал с каждым:
– Как вы думаете, кто убийца? Наверное, это жутко хитроумный господин? Или два!
Но никто почему-то не спешил поделиться своей версией, и тогда Юм, вращая белками, нашептывал:
– Это тот, кто не играл с нами в карты. Вы понимаете, о ком я говорю?
Все понимали правильно, но лишь Виталя выразился определенно:
– Шевчук, что ли?
Утром к Шевчуку постучали.
– Кто там? – спросил он сонно.
– Уборка! – раздался невнятный полумужской голос.
Он вылез из постели, прошлепал до двери, открыл замок и побежал обратно под одеяло.
– Войдите!
Вошла Анюта в белом передничке, короткой юбчонке и с огромным веником.
– Анька? Чего это ты вздумала? – удивился Шевчук и подумал нехорошо.
– А я ведь горничная! – радостно пояснила Анюта и тут же начала шнырять своим веником.
Шевчук обескураженно наблюдал за этими нелепыми попытками сделать чисто, ему стало смешно, и он рассмеялся.
– Слышь, Анютка, а чего это ты снова в подвал поперлась?
– Я хотела испытать себя до конца, – очень серьезно ответила она.
В этот момент раздался требовательный стук, дверь распахнулась. На пороге стояли Юм и Виталий с одинаковыми напряженными выражениями лиц. «Хотели на сексухе застукать», – первой была мысль. Анюта же оглянулась и, как ни в чем не бывало, снова зашуровала под кроватью. Шевчук усмехнулся, потом перевел взгляд на неестественно наклонившуюся Анюту. Она выглядела прелестно в маленьком белом передничке, которого, в принципе, и достаточно было в качестве одежды для утреннего визита в номер одинокого мужчины.
– А вот что это там за бумажка? – вдруг ожил Юм и торжественно указал перстом на комочек, который сам пакостно подбросил.
– Никак газетка, – мерзким голосом сообщил Виталя и ухмыльнулся.
– Точно! – обрадовался Юм. – Какая редкость в нашем отеле. Вы не позволите развернуть ее и почитать?
– Это не моя, но все равно бери.
Юм проворно нагнулся, быстренько развернул комок.
– Так, газетка, вся изрезанная… Буковки, значит, вырезали, а потом наклеивали на листочек. Все ясно… Прошу всех присутствующих засвидетельствовать эту находку.
– Слушай, Юм, катись ты к черту! – невежливо попросил Шевчук. – Понабежали сюда, дайте хоть одеться человеку! Лоботрясы!
Первой исчезла Анюта с веником под мышкой, за ней молча вышел Виталя, Юм раскланялся по-японски и задом уполз за дверь.
Шевчук оделся и пошел к Кригу, по дороге нашептывая нецензурные слова. Он вновь обрел интерес к игре, к игрушечному убийству Азиза. Игорь постучал в дверь.
Маша сидела перед зеркалом, расчесывала длинные черные волосы. Шевчук подумал мимолетно, что если б Маша сейчас что-нибудь напевала, то было бы это красиво и очень гармонично.
– Муж бреется, – она улыбнулась ему из зеркала.
Игорь стукнул в дверь ванной. Действительно, Захар Наумович скоблил щеки и был слегка расстроен: неосторожно срезал прыщик и теперь беспрестанно промокал его ваткой и сокрушенно наблюдал, как заполняется кровью маленькая луночка на подбородке.
– Меня обвиняют в убийстве, – сказал Шевчук вместо приветствия. – Подбросили рваную газету с вырезанными буквами… Помните записку: «Приходи в 20 ноль-ноль»? Подослали эту дуреху Анюту, она у меня сегодня подметала, горничная, черт побери, а тут с гиканьем и свистом вломились Юм и Виталя…
– Угу, – сказал Захар Наумович, заканчивая операцию.
Шевчук увидел в зеркале жгуче-черные, но абсолютно равнодушные глаза доктора.
– Так вот, пора выводить этих голубчиков на чистую воду, – Шевчук зевнул.
– И что вы предлагаете? – рассеянно спросил Криг, размазывая по лицу едкий одеколон.
– Для начала собраться и обсудить ситуацию.
Криг промолчал, аккуратно взял кровавую ватку и опустил в урну, потом стал ласково похлопывать себя по щекам, будто таким образом поощрял их за проявленное терпение. Шевчуку надоело созерцать эту сладострастную сцену, он бросил «ну, ладно» и вышел.
– Игорь! – остановила его Маша. – Мы непременно должны разобраться. Я догадываюсь, кто это или с чьей подсказки мог сделать. Это Юм. Вчера он всем нашептывал, что так называемый убийца – это вы!
– Старый интриган, – пробормотал Игорь. – Я не сомневаюсь, что это он, подлый пакостник. Нет, я все же припру к стенке эту хитрую рожу.
– Вот и чудесно! Давай встретимся после завтрака, – предложила Маша. Она вновь повернулась к зеркалу и стала закручивать волосы пучком на затылке. Шевчук откланялся, проделав это движение с удовольствием.
На завтраке Юм сделал разоблачение. Он продемонстрировал всем сразу и каждому желающему по отдельности остатки газеты, потом любовно свернул их и спрятал за пазухой. Шевчук уплетал утреннюю яичницу и никак не реагировал на пылкие речи Юма. Ему нравилось чувствовать себя в роли изобличенного негодяя. В этой игре завороженная публика, доведенная до нервного экстаза, просто нуждалась в исходе, в удовлетворении любопытства и азарта, вконец измотавшего всех.
Игорь с аппетитом доел; он купался во взглядах. В укромных, откровенных, изучающих, насмешливых взглядах одуревших от условий игры одноклассников и их спутников читалось: «Все же не зря, что именно этот человек стал 'убийцей'! С опытом войны – он и только он мог совершить… Как все же игра напоминает жизнь!»
Такие обличительно пафосные мысли, по представлению Шевчука, должны были занимать умы гостей отеля.
После завтрака Игорь подошел к Маше. Криг к расследованию дела показывал полнейшее равнодушие. Независимо от результатов изысков, он твердо был уверен, что самым порочным человеком здесь является Шевчук и, стало быть, контакты с ним надобно свести к минимуму.
– Маша, – вопрошал Игорь, испытывая желание осторожно взять ее за руку, – вспомни, кто и сколько раз выходил из залы во время игры.
– Выходил Юм, это точно, – смешно морщила лоб Маша. – Погоди, да, верно, у него потекла ручка, и он
