затем остальные. В туалете поспешно хлопнула дверца кабинки. Все с любопытством оглянулись, потом повернулись к Шевчуку. Он молчал. Послышался шум сливаемой воды. Почти одновременно захохотал Виталя. Дверца отворилась, вышел сильно смущенный парнишка-уборщик.
– Мустафа, ты не протирал подоконники? – спросил Шевчук.
– Нет, еще не протирал.
– А скажи, это ты запер кабинку?
– Нет, я не знаю, кто делал. Туалет хороший, зачем закрывать. Я открою, сейчас открою…
– Спасибо, Мустафа… – Игорь повернулся к притихшим гостям. – Вот здесь, на подоконнике, следы ботинок. Юм, ну-ка, продемонстрируй свою подошву.
– Ну, зачем вы так сразу, – заворковал обиженно Юм.
– Давай, давай! – заволновалось общество.
И Юму пришлось наступить подошвой на мокрую тряпку и поставить отпечаток на полу.
– Твоя, твоя! – заорали все обрадованно, позабыв поаплодировать. – Вот он, характерный рисуночек- то.
– Взобравшись на подоконник, Юм вылез наружу, и по бордюру прошел к соседнему окну. Давайте выйдем, и я покажу это с улицы.
Все ринулись к выходу, кто-то зацепил ведро с водой, хлынули мутные потоки, с хохотом и визгом гости зашлепали по луже. Мужчины полезли в окно, дабы на себе испытать преступный путь. Потом Шевчук пригласил всех в гостиную, попросил стоящих на бордюре мужчин пока не лезть в окно, показал еще одни следы от подошв. Мигульский заметил пятнышко синей пасты.
– Юм, – обрадованно закричал Эд, – вот, смотри, ты плохо руки вымыл!..
– А я предлагаю, – заорал Виталя, – за то, что плохо мыл руки и ботинки, выкупать его в бассейне!
И сам первый ухватил толстяка под коленки, подскочили Ира, Анюта, Мигульский, повалили брыкающееся тело и поволокли за дом. Там его хорошо раскачали и забросили в воду. Взметнулся приличный фонтан, кого-то забрызгало, и это вызвало новую бурю негодования и нападок на Юма. Все смеялись, и лишь одна Маша жалела беднягу Юма. Она подала ему руку, когда он вылезал из бассейна. Правда, чуть сама не свалилась в воду. Юм, совершенно потерявший номенклатурный вид и, увы, уже не похожий на Маленкова, громко шмыгал носом и плакал. Но лицо его было мокрым, и никто не заметил слез. С него обильно стекала вода, один ботинок утонул в бассейне; Юм растерянно озирался, а вокруг хохотали. Виталя корчился, Криг что-то презрительно цедил и ухмылялся, Анюта тоже радовалась и показывала пальцем на обвислые мокрые штаны Юма. Он судорожно вздохнул, достал мокрый платок, вытер им лицо и вслух пожалел френч. Это вызвало новый взрыв хохота.
Шевчук разделся, нырнул в бассейн, достал со дна ботинок.
– Не расстраивайтесь, Юм, – посочувствовал он. – Зато вы похожи сейчас на партийного секретаря, который, невзирая на дождь, личным примером ведет народ на битву за урожай.
– Я вижу, здесь уже произошел суд Линча, – раздался суровый голос Распорядителя. – Юм, переоденьтесь и сразу в залу. Френч не забудьте повесить на плечики. Такие сейчас уже не выпускаются.
В зале сидел уже знакомый всем милиционер Иван Фомич Баздырев. Несмотря на жару, он был в фуражке и кителе. На его коленях покоилась черная дубинка. У всех сразу испортилось настроение.
– Ну, что, все здесь? – вместо приветствия спросил он у Распорядителя.
– Все. Сейчас Юм подойдет.
– А-а, главный мафиози… Та-ак. Проверим наличие. Карасев?.. Ка-ра-сев!.. Что непонятно, граждане? Всем отвечать громким и жизнерадостным «я!». А потом, хе-хе, кое-кому придется отзываться уже именем– отчеством… Карасев!
– Я! – неохотно ответил тот.
Милиционер глянул из-под козырька, поиграл дубинкой, держа ее за петлю мизинцем.
– Ничего, ничего… Карасева!
– Я!
– Шевчук!
– Я!
– Алиев!
– Я!
– О, Политбюро пошло… Криг!
– Я!
– Еще раз Криг!
– Я!
– Хорошо, – похвалил милиционер. – Без путаницы… Сентерева!
– Я! – отозвалась Анюта.
– А вот, кажется, и Юм заявился… Кент где? – резко спросил старший лейтенант, глянув хмуро на Распорядителя.
– Поехал за продуктами.
– А как же подписочка о невыезде?
– Но ведь надо же людей чем-то кормить, – начал оправдываться Распорядитель.
– Я по-человечески тебя понимаю. Но раз положено – значит, всем сидеть! Вот Мигульскому можно. А он ведь здесь торчит. Сознательность проявил… Ладно, разберемся. Техперсонал на месте?
– На месте. Можете проверить.
– Потом… Ну, что, главный мафиози, – ласково обратился старший лейтенант к Юму. – Иди сюда.
Юм пожал плечами и приблизился.
– Ну-ка, руки свои… – И милиционер ловко защелкнул наручники на его запястьях. Кто-то испуганно ойкнул.
– Иди, бандюга! – Милиционер ткнул Юма дубинкой в зад, повел в вестибюль, буквально через минуту страж порядка вернулся. – А выпить у вас есть что?
– У Юма ключи. Он – бармен, – холодно ответил Распорядитель.
– О, черт! – ругнулся старший лейтенант, пошел за арестованным.
Все подавленно молчали, ничего не понимая. Милиционер ввел Юма, ткнул дубинкой.
– Открывай!
Юм молча показал сцепленные руки.
– О, черт! – опять ругнулся страж порядка, достал ключик, отомкнул «браслеты».
Юм потер руки, вытащил связку ключей, отпер ставни и пролез под стойкой.
– Шампанского мне! – приказал милиционер. – И водки, водки плесни туда. Что прикидываешься утюгом? Коктейль не знаешь: советское шампанское и русская водка. А получается «Ночи Калабрии». Ты чего такой мокрый? Вспотел от страха?
Он принял коктейль и стал медленно, с наслаждением пить.
– Ничего, ничего, все еще у тебя впереди. Суд, этап, тюрьма, снова – этап, зона, поселение… Как говорится, аз воздастся по заслугам.
Он сделал большой ёкающий глоток, срыгнул и продолжил:
– Сталин говаривал: «Нет ничего лучше после того, как расправишься с врагом, хорошо выпить, а потом лечь спать». При Сталине, чтоб тут не вякали, порядочек был. Это сейчас тут распустилась мафия, болтуны, нечисть вся повылазила. Железной метлы на вас нет… Вот ты кто? Доктор? – Старший лейтенант упер палец в Крига. – Тебе чего, мало было? Чего – с жиру бесишься? Взяток от больных не хватало? Чего ты полез наркотиками заниматься? Эх, был бы я твоим батькой, а не при исполнении, снял бы с тебя штаны, да ремнем задницу отдраил. Прямо при твоей бабе. Шоб кра-а-сная была… Как флаг! Чо молчишь – стыдно? Врешь! Боязно тебе, боязно… Ну, а ты чего вылупился? – указал он дубиной на Шевчука. – Что – умный очень?
– Да поумней некоторых! – отозвался Шевчук.
– Ну, поговори, поговори пока. Мы потом тебя в камеру к педикам сунем. Там запоешь арию… Из балета Петра Ивановича Чайковского «Гусиное озеро». Уф-ф, и жарко у вас… Чо, «кондишен» не пашет?
Он снял китель, фуражку, почесал макушку, пробормотал:
