Как ты думаешь, что самое трудное в ней?
Шевчук пожал плечами:
– Держать всех в постоянном напряжении?
– Поверь, самое трудное – сдерживать смех, когда десяток идиотов думают и говорят одно и то же, буквально слово в слово, а ты, зная, как они мыслят, погоняешь их, будто стадо баранов…
Распорядитель встал, подошел к стене, щелкнул зажигалкой, осветил старинного вида канделябр, аккуратно зажег свечи. Стало светлее. Шевчук заметил, что в лице его собеседника появилось что-то отталкивающее. Распорядитель смотрел сквозь пламень свечей, видно, куда-то очень далеко.
– Я каждому подбираю роль, которая соответствует его сущности, которая живет в его душе, рвется, просится наружу… Которая предписана рождением…
– Звучит самонадеянно, – заметил Шевчук. – … а потом я наблюдаю, как этот человек в своей истинной роли начинает выкручиваться, ловчить, раздуваться от самомнения. После той шутки с наркотиками в моем кабинете побывали все до одного – кроме тебя. О-о, какие были страсти! Шекспир бы нервно схватился за перо… А вот ты не пришел. Как будто тебе все равно. И я понял, что ты из наших.
– Каких это ваших?
– Истинных ветеранов чеченской кампании. Из тех, кто прошел все мыслимые и немыслимые испытания. Я не имею в виду примазавшихся. Те, кто вкусил кроваво-заскорузлой черствой чеченской войны, тот молчит. Ждет своего часа.
– И когда он наступит?
– Я не знаю. Но наступит… Нас слишком много. Имя нам – легион, попомни.
– Кстати, – вспомнил Шевчук, – Криг божился и клялся, что это действительно был морфий.
– Конечно, морфий, именно ему подсунули натуральный продукт. Один пакетик я одолжил у старых друзей из уголовного розыска под честное слово. И, кстати, уже вернул. В остальных случаях был стиральный порошок. А какой эффект! Кстати, идея подсунуть морфий именно доктору пришла мне в последний момент.
Распорядитель уселся в кресло.
– Послушай, Шевчук, ведь ты тоже у меня соответствуешь роли. Ты – агент… После Чечни ты чувствуешь себя чужим в своей стране. Не так ли? Криг – резидент, потому что вечно притворяется. А Азиз – тот вообще двойной агент, самый скрытный тип и, пожалуй, в жизни играет не менее трех ролей сразу, поверь моему нюху старого мента… Почему Ира – «проститутка»? Потому что она таковая и есть – только при своем муже. Разве это не видно? А вот Анюта в своей сущности – совсем иное дело.
– Горничная.
– И ничего более! А вот ваш друг Мигульский, которому я даровал роль сутенера, понял меня очень прекрасно и, кажется, не сильно обиделся.
– Ну, а Виталя?
– Виталя – необходимый болван при умнице шефе.
– При Юме, – усмехнулся Шевчук, – этом профессиональном лгуне?
– Юм – самый честный и порядочный человек, которого я когда-либо встречал. Если хочешь, его честность как раз и заключается в его безудержном вранье. Он до того честен, что ему просто необходимо играть роль лжеца. Ты меня понимаешь?
– С трудом… Кстати, он что, тебя боится?
– Нет, это все игра. Единственное, о чем я его прошу, чтобы он много не пил. А вообще-то он раб. И психика его надорвана.
– А Кент?
– Это тоже гений перевоплощения. Здорово он вас надул с милиционером?
– Неплохо. Сразу столько хамства и агрессивности. Ты, видно, его хорошо поднатаскал, – усмехнулся Игорь.
– А ты-то как очутился в этой гнусной компании? – поинтересовался Распорядитель.
– Это вообще-то мои одноклассники. Я получил странное письмо – и с ним приглашение в твой отель. Писал двоюродный брат моего старшины. Старшина был убит в Чечне. А вот брат, значит, интересовался обстоятельствами гибели, на что-то намекал, предложил приехать к вам, обсудить. – Игорь вытащил из кармана конверт, протянул собеседнику: – На, возьми почитай, раз ты бывший следак… Потом я позвонил однокласснику Мигульскому. После случайной встречи в Чечне мы задружились, показал ему письмо и приглашение. Он меня и уговорил поехать.
Распорядитель прочел письмо и спросил:
– Ну и что, встретились?
– В том-то и дело, что нет.
– А кто мог написать: ведь не за здорово живешь, просто так приглашать. Знаешь, наверное, сколько один билетик стоит?
– Самое странное, что такие же бесплатные приглашения получили все одноклассники. Приехали со своими половинами, так понимаю, дополнительно пополнив твою казну. А может, это ты все это затеял? – покосился Шевчук. – Чего тебе стоило приглашения выслать?
– Могу сказать. Достаточно увесистая сумма для благотворительности. Странно все это, – проговорил Распорядитель. – Ты, пожалуй, держи меня в курсе своих дел.
– Ладно… – Шевчук окинул взглядом помещение. – Для кого ты такие хоромы построил?
– Для тех, кто любит тайну… Человек – слабое существо, и потому обожает скрытые, тайные уголки, в которых подспудно чувствует себя в безопасности, может скрыть свой страх перед смертью. Посвящение в тайну делает человека значительней в собственных глазах. Клиент, приглашенный сюда, счастлив лишь оттого, что именно он приобщен к тайне, к кругу избранных. Вот пригласи я Крига – он просто раздуется от удовольствия, особенно, когда я между прочим замечу, что в этом подземном кабинете не был еще ни один гость отеля. Беда человечества в том, что еще с библейских времен, при всех призывах любить друг друга, люди хотели вырваться из общей массы, наступить на ближнего, залезть ему на голову, потом на голову другого – и ползти, ползти по ним к заветной амбразуре, откуда выбрасывают блага.
– Что это за «теория амбразуры»? – мрачно спросил Шевчук. – Хоть с тобой и шибко интересно, но найди-ка мне лучше граненый стакан.
– Правильное замечание, – кивнул Распорядитель, – насчет учения про амбразуру… Хочешь пить из граненого?
Он встал, подошел к бару, крохотным ключиком открыл небольшую лакированную дверцу, кнопками набрал код, отворил еще одну дверцу. В нише стоял граненый стакан. Шевчук удивленно вскинул брови, но промолчал.
– Так вот зачем нужна амбразура… Амбразура нужна для того, чтобы подданные слушались своих правителей. И когда первые ведут себя покорно и безропотно, тихо ждут своей очереди, – из прямоугольного проема появляются пища, водка, вещи, одежка – все, что нужно народу для жизни. Если начинаются недовольства – тут же амбразура задвигается железной дверью, и очередь, как правило, сама расправляется с недовольными. Ну, а если недовольных слишком много, из амбразуры высовывается черный пулеметный ствол. И раздаются выстрелы, свистят пули, падают убитые, их уносят. И очередь вновь выстраивается у задымленного прямоугольного отверстия. Люди терпеливо и покорно ждут раздачи.
– И это все? – спросил Шевчук.
– Да. Пока по ту сторону не прорвется новая команда правителей.
– И все изменится?
– Изменится? – Распорядитель усмехнулся. – Нет. Амбразура слишком узка, а главное, нет изобилия. Поэтому изменятся только вывески.
– Ну и что дальше? – Шевчук глотнул из стакана.
– А то, что наше место – по ту сторону амбразуры. Это наше право, мы выстрадали войну, мы выжили, мы хоронили своих друзей, а в это время ублюдки, которые поучали нас жить, сидели за нашими спинами, сытно жрали, пили, и теперь, когда мы вернулись, снова поучают нас, возмущаются, обвиняют, улюлюкают нам в спину… Нас легион по стране, мы должны взять свое. Ты понял меня, капитан?
– Бери… А я единственное, чего хочу, – забыть Чечню и никогда не вспоминать.
Распорядитель задумался, постучал ногтем по рюмочке.
