Всеволодович. Все мужчины как один, даже Виталя, пытались сразить беспощадной логикой, женщины же, более изощренные, старались поразить в самую душу, дабы гражданин Самсонов корчился подобно Змею Горынычу под десницей Иванушки-дурачка.
Садист, нравственный извращенец, маньяк… Нет необходимости упоминать весь набор оскорблений. Борис Всеволодович сказал самому себе: «Сегодня – бенефис толпы. А завтра…» – и он загадочно усмехнулся, не желая преждевременно тревожить грядущее. Он еще мысленно, так как при обществе было не совсем прилично, зевнул и потянулся томно, с хрустом в косточках. … И наступило бранное утро. Распорядитель оделся во все черное, включая носки и рубашку. Лишь платочек был контрастно белым и оттого казался бутафорским. Он пожелал обществу доброго утра и не забыл любезно поинтересоваться, как спали его дорогие гости. Ответом было с трудом сдерживаемое молчание. Кто-то тихо сказал: «Ух-х!» И Распорядитель понял, что психологический контакт окончательно утерян.
– Глубоко признателен всем, кто откликнулся на мою просьбу и пришел на эту последнюю встречу. Признаюсь, я испытываю грусть: предприятию нанесен удар – я больше не являюсь хозяином в этом уютном домике. И еще одно грустное, но необходимое дело предстоит выполнить мне: назвать одного из вас убийцей.
Взрыв возмущения последовал за его словами. Сорванные, истерзанные голоса гостей, выкрикивающих наперебой: «садист», «маньяк», «убийцу – к ответу!», – лишь придали Борису Всеволодовичу решимости.
– Я взываю к вашему разуму и прошу одного: выслушать. И вы убедитесь, что мои доказательства так же неотразимы и сокрушительны, как и то орудие, от которого погиб член нашего случайного временного коллектива.
– Ближе к делу! – выпалил побледневший Виталя.
– Не перебивайте, это невоспитанно… Сейчас я расскажу, как было совершено убийство, а присутствующий здесь исполнитель может потом поправить меня в деталях. Итак, задумывалось преступление заблаговременно. Покойный ныне Шевчук получил письмо, подписанное братом погибшего в Чечне прапорщика, который служил в подчинении Шевчука. Автор письма предлагал встретиться и даже выслал приглашение моей фирмы. Здесь, на месте, злоумышленник прорабатывает различные варианты убийства – и останавливается на уже известном. Предварительно он похищает топор, но не рискует держать его при себе. Одновременно он ищет еще одну жертву, на которую, по его замыслу, должно пасть подозрение в убийстве. Этой жертвой очень удачно стал гражданин Карасев. Он замечательно вписался в планы преступника, подробности мы все помним. Теперь дело осталось за топором. На улицу убийца не выходил, тем не менее топор он заполучил. Как мы помним, предварительно он был снят со щита, освобожден от жестких креплений, а также наточен.
– А как убийца достал топор, не выходя из дома? – нетерпеливо выкрикнул Виталя.
Распорядитель строго посмотрел на него и погрозил пальцем.
– Очень просто: при помощи веревочной петли, спущенной из окна. Пожарный щит, как все помнят, стоит вплотную к стене. За ним – небольшое оконце подсобки бара. Удобно, да и утром никто не увидит. Затем он прячет топор в халате, за поясом, берет полотенце, мыло и прочие принадлежности и идет…
– Убивать?
– В душ… Но помимо всех банных принадлежностей он берет с собой портативный магнитофон. Он такой меломан? – спросите вы. Нет. Из музыки он предпочитает песни в собственном исполнении. Особенно ему нравится одна песня.
Распорядитель бросил взгляд на Азиза. Тот подался вперед, сжался, не чувствуя, как стекают по лицу капли пота.
– Потом он открыл кран, поставил на скамеечку магнитофон и включил его. И полилась привольно песня – в его исполнении. Признаюсь, сам слышал, звучала она долго и нудно. За это время преступник проник в номер Шевчука. Вспомним (удачное обстоятельство!) – его уже успел разбудить Мигульский. Поэтому внутрь удалось войти без лишнего шума. Затем убийца, вероятно, мог попросить сигареты или что-то еще… И как только Шевчук повернулся к убийце спиной – тот нанес ему страшный удар…
– Так кто же это? – нервно взвизгнул Криг.
– Это человек, который напевал арию про Матильду, с которой никто не сравнится. Потом, вероятно, Анюте надоело слушать про какую-то Матильду, и наш певец поменял имя на Анюту!
Азиз вскочил, тюбетейка съехала набок.
– Ты врешь, ты сошел с ума, не верьте ему!
Тут же послышался тонкий вой: Анюта безумно озиралась, ничего не видя и не соображая. В дверях выросли двое: Мустафа и Кент. Второй был обнажен по пояс, в красных шароварах с отливом, за синим атласным поясом торчали желтенькие нунчаки. Но более всего поражали великолепные литые мышцы.
– Мустафа! – приказал Распорядитель. – Принеси пленки из номера Азиза.
– Ты не смеешь! – взревел Алиев и шагнул вперед.
Одновременно Кент выхватил нунчаки и сделал молниеносный выпад. Раздался тутой свистящий звук. Алиев отступил, тяжко опустился в кресло.
Мустафа вернулся с пленками и маленьким магнитофоном.
– Включай ту пленку. Перекрути только.
Около минуты магнитофон шипел, воспроизводя записанную тишину, а потом прорвался нелепо громким:
Кто может сравниться с Матильдой моей, сверкающей искрами чудных очей!
Как на небе звезды осенних ночей, все страстною негой дивно полно, в ней все опьяняет, в ней все опьяняет и жжет, как вино…
– Спасибо, достаточно. А то исполнитель может потребовать плату за прослушивание сольного выступления, – поблагодарил Самсонов. – … Увы, наш певец для решающего момента не успел переписать свое сольное выступление, и на магнитофонной записи прозвучало имя «Матильда». И вот тогда у меня закрались подозрения.
– Это бред! Не верьте, он сам убил, я знаю!
– Погодите, Азиз, я не закончил… Напомню вам еще один момент. Вы совершили убийство и незаметно проскочили в душ – замывать кровь. Когда раздались крики, вы тоже выскочили из номера и весьма трогательно переживали, узрев убитого вами человека. Теперь ответьте: когда вы последний раз вытаскивали шнурки из кроссовок?
– Здесь не вытаскивал…
– Неправда. Кроссовки новые, шнурки – тоже. Посмотрите все: на шнурках темные следы от дырочек, они сдвинуты со своего места, там, где сначала притерлись.
– Ну, вынимал, какая разница… Я сушил…
– Неправда. Просто веревочки, которую вы раздобыли, явно не хватило, и вам пришлось использовать свои шнурки. И вы не успели их вставить – так и вышли в коридор. Я запомнил. Кстати, веревочку ту нашли – в присутствии понятых… И последнее, Мустафа, наш работник видел мокрый след у вашей двери. Так, Мустафа?
– Да, господин Распорядитель. Я делал приборку, вымыл утром полы, а потом увидел след, еще подумал: будет пятно, будет нехорошо.
– Шлепанцы вы замочили в душе. Вполне естественно… – заметил Борис Всеволодович.
– Что – нельзя мыться? – сурово спросил Алиев. Глаза его пылали ненавистью.
– А зачем вам понадобилось выходить из душа? Убийство произошло где-то в восемь пятьдесят. А вы в это время мылись.
– Да, мылся. Но не выходил!
– А если я скажу, что вас видели, когда вы в это время стучались к Шевчуку?
Азиз устало покачал головой, вытер пот.
– Хорошо, я скажу, как было дело. Я включил воду, потом вспомнил, что надо попросить сигарет – для Анюты.
– Она просила?
