прежде, чем Галинда успела отвести опекуншу в сторону и потребовать, чтобы та отказалась.
— Платят тебе, правда, только за меня, — напомнила ей Галинда, но мисс Клютч не поняла намека.
— Пустяки, я и так могу. От меня не убудет, — рассеянно отвечала она.
— Послушай, — обратилась к ней Галинда, когда Эльфаба вышла. — Ты что, совсем ослепла? Не видишь, что она манчунья и вдобавок зеленая?
— Странно, правда? Я думала, манчики низенькие, а она ничего, такая же, как мы. Видно, они бывают разных размеров. А из-за цвета не беспокойся. Знаешь, по-моему, знакомство с ней пойдет тебе на пользу. Ты делаешь вид, что много повидала, а на самом-то деле совсем мало знаешь. Мне кажется, тебе повезло с соседкой.
— Не твое дело говорить мне, много я знаю или нет!
— Истинная правда, моя милая. Но не я заварила эту кашу, не я свела тебя с этой девушкой. Я просто пытаюсь помочь.
Пришлось Галинде прикусить язык. Вчерашний разговор с мадам Кашмери тоже ничего не дал. Галинда пришла к ней вечером, как и было уговорено, в синем платье с кружевным лифом. Видение цвета закатного багрянца и ночной синевы, как сказала она себе, глянув в зеркало. Директриса пригласила девушку к себе в кабинет, где рядом с камином (в котором, несмотря на теплый вечер, горел огонь) полукругом стояли диван и несколько кожаных кресел, разлила по чашкам мятный чай, предложила конфеты, кивнула Галинде на кресло, а сама осталась стоять у камина.
Вначале они молча наслаждались чаем со сладостями в лучших традициях высшего света. Здесь Галинда в лишний раз убедилась, что директриса не только своим лицом, но и одеждой напоминала рыбу. Ее просторное кремовое платье с широким воротником большим воздушным пузырем спускалось до колен, где суживалось, а потом опять расходилось, словно хвоетовой плавник. Казалось, будто перед тобой стоит карп, причем не разумный говорящий Карп, а тупая бессловесная рыбина.
— Итак, вы что-то хотели рассказать мне про свою опекуншу, — начала мадам Кашмери. — Разъяснить причины, по которым ей нельзя доверить присмотр за Розовой спальней. Я вся внимание.
Галинда целый день готовилась к этому вопросу.
— Видите ли, мадам, я не хотела говорить это при всех. Когда прошлым летом мы ездили отдыхать на Пертские холмы, мисс Клютч очень сильно упала: она потянулась за горным чабрецом и скатилась с края обрыва. Несколько недель бедняжка лежала без чувств, а когда пришла в себя, то оказалось, что она ничего не помнит о случившемся. Если вы станете ее расспрашивать, то она даже не поймет, о чем речь. Потеря памяти, амнезия, как говорят врачи.
— Да, неприятно, — согласилась мадам Кашмери. — Но я все равно не понимаю, почему ваша опекунша непригодна для предложенной работы.
— Понимаете, после случившегося у нее помутился разум, и теперь она путается, что живое, а что нет. Мисс Клютч может разговаривать… да хотя бы со стулом, а потом пересказывает, что он ей наболтал. Его мечты и тревоги…
— …радости и горести, — подхватила мадам Кашмери. — Как необычно! Переживания мебели. Никогда еще такого не слышала.
— Смех смехом, а другая сторона болезни гораздо опаснее. Мисс Клютч иногда забывает, что люди, звери и даже, — Галинда понизила голос до благоговейного шепота, — Звери живые.
— Так-так.
— За себя я не беспокоюсь: мисс Клютч нянчила меня с детства, и я хорошо ее знаю. Привыкла уже к ее странностям. Но каково другим? Помню, как-то мисс Клютч разбирала шкаф и придавила им дворового мальчика. Ребенок выл от боли, а она тем временем раскладывала ночные сорочки и беседовала с матушкиным бальным платьем.
— До чего удивительное заболевание, — поразилась мадам Кашмери. — И как, должно быть, утомительно для вас.
— Мне-то ничего, я даже люблю сумасшедшую старушку. Но теперь-то вы понимаете, почему мисс Клютч нельзя допускать в спальню с еще четырнадцатью девушками?
— Как же ваша соседка? Она в безопасности?
— Я ее себе не просила, — сказала Галинда, с вызовом посмотрев в выпуклые немигающие глаза директрисы. — Бедная девушка, похоже, привыкла к тяготам жизни. Либо она приспособится, либо попросит, чтобы ее отселили. Если, конечно, вы не решите сразу перевести Эльфабу в другую спальню. Для ее же блага.
— Если мисс Эльфабу не устроит то, как мы к ней относимся, боюсь, ей придется покинуть Крейг- холл. Вам не кажется?
Это «мы» насторожило Галинду: она чувствовала, что мадам Кашмери втягивает ее в какой-то заговор. Ей ужасно не хотелось впутываться в здешние интриги — но она была так молода и так остро помнила недавнее одиночество, испытанное в Главном зале. Она не представляла, чем именно Эльфаба успела не понравиться директрисе, кроме своей внешности, но чем-то не понравилась. Что-то тут было нечисто.
— Вам не кажется? — повторила мадам Кашмери и слегка наклонилась к ней, как застывшая над водой рыба.
— Конечно, мы сделаем все возможное, — уклончиво сказала Галинда, чувствуя, что это ее поймали на хитрую приманку.
Из темного угла кабинета вышел низкий механический слуга с полчеловека ростом из блестящей бронзы и с прикрепленной к груди номерной пластинкой. «Патентованный механический человек производства компании «Кузнетц, Лудильчик и K°» — было написано на ней изящными буквами. Слуга собрал со стола пустые чашки и с тихим жужжанием удалился. Галинде оставалось только гадать, давно ли он там стоял и много ли успел услышать. Она никогда не любила механических существ.
По выражению Галинды, Эльфаба страдала книжной лихорадкой в тяжелой форме. Она не то чтобы сворачивалась (для этого девушка была слишком костлява и угловата), а складывалась в кресле и утыкалась смешно изогнутым носом в ветхие страницы книг. При этом она постоянно теребила волосы, накручивая их на свои тонкие паучьи пальцы, — эти непривычно черные волосы, которые одновременно завораживали и пугали, как мех златозверя. Черный шелк. Кофе, вытянутый в нити. Ночной дождь. Обычно не склонная к метафорам Галинда восхищалась волосами соседки, тем более что в остальному той и смотреть было не на что.
Они почти не разговаривали. Галинда искала себе подруг среди девушек подостойнее и побогаче, которые куда больше годились ей в компаньонки. Решив, что к следующему семестру или, на худой конец, к следующей осени она обязательно поменяется с кем-нибудь комнатами, Галинда оставляла Эльфабу и убегала сплетничать с новыми подругами: Милой, Фэнни и Шень-Шень. Прелесть, а не подруги — одна богаче другой.
Сперва Галинда даже не упоминала о своей соседке, а та, хвала Лурлине, не лезла к ней и не позорила на людях. Первым делом подружки перемыли Эльфабе косточки за ее нищенский гардероб. На кожу никто поначалу будто и не обратил внимания.
— Говорят, будто директриса упоминала, что мисс Эльфаба приходится родственницей герцогу Троппу из Нестовой пустоши, — рассказывала за обедом Фэнни, тоже манчунья, но низенькая, не чета Троппам. — Их род очень хорошо известен во всей Манчурии. Герцог прославился тем, что собрал народное ополчение и разворотил дорогу, которую строил регент Пасториус. Это было еще до Славной революции; мы тогда только родились. Могу вас заверить, ни у самого герцога, ни у его жены, ни даже у внучки Мелены никаких странностей не было.
Под «странностями» Фэнни, конечно, подразумевала зеленую кожу.
— Надо же, как низко они опустились, — покачала головой Мила. — Эльфаба одета как уличная попрошайка. Вы когда-нибудь видели такие пошлые платья? Ее опекуншу нужно гнать взашей.
— По-моему, у нее нет опекунши, — заметила Шень-Шень. Галинда, знавшая наверняка, промолчала.
— Говорят, она жила среди квадлинов, — продолжала Мила. — Может, ее родителей сослали за
