Наша любовь – а я осознаю наличие смягчающих обстоятельств – оказалась совершенной.
Имей я возможность выбирать, темой последующего разговора могло быть нечто иное, однако события дня диктовали условия.
Брук лежала в моих объятиях и рассуждала:
– Вполне возможно, что та самая женщина, которую насиловал Кей Си Фальк, являлась носителем скрытой инфекции. В таком случае вполне возможно, что он заразился и перенес болезнь в Балтимор.
– Логично, – согласился я. – Но почему же Фальк отпустил его? Мне кажется, они, напротив, должны были стараться удержать его под контролем, не отпускать от себя.
– Может, они как раз хотели, чтобы он уехал?
– Нет, на такое эти люди не способны. Что бы они ни творили, но распространять вирус среди населения не станут.
– А кроме того, они не захотят потерять вложенные средства и работу.
Целостная картина никак не складывалась.
– Хэрриет Тобел ни за что не стала бы участвовать в подобном деле.
– И тем не менее участвовала, Нат.
Брук погладила меня по груди.
Я попытался сменить тему разговора:
– Нам необходимо нечто более существенное, чем просто предположения. Можно не сомневаться в том, что никто ничего не предпримет – ни Тим, ни полиция, ни ФБР – до тех самых пор, пока мы не представим более существенные материалы, чем список сотрудников да цепочка каких-то странных обстоятельств.
– Но что же мы можем представить? Непохоже, чтобы на эту тему существовали какие-то конкретные документы.
Я дотянулся до будильника и поставил его на четыре утра. Пять часов сна, возможно, все изменят.
– Не могу сказать, что именно мы сумеем представить. Но возможно, утром что-нибудь прояснится.
79
Поспать пять часов нам не удалось. Ну, от силы три часа. Остальное время заняла любовь. Зато эти сто восемьдесят минут крепкого сна оказались лучшими за весь последний месяц.
Будильник верещал довольно долго, прежде чем я понял, что этот звук – вовсе не часть сна. Не открывая глаз, я выключил его, а потом силой воли вышвырнул себя из кровати. Брук не пошевелилась, словно не услышала ничего – ни будильника, ни моих движений. А я-то уже и забыл, как крепко спит эта женщина.
Душ сделал свое дело, немного приблизив меня к миру живых. Но одежда… одежда моментально напомнила о стране мертвых. Жаль, что у меня украли даже дезодорант.
Брук спала так сладко – трудно было оторвать от нее взгляд. Будь я сентиментальным, сказал бы, что выглядит она ангелом.
Сознаюсь, грешен в сентиментальности, но подобному ангелу вовсе незачем возиться с трупами собак. Разыскав листок бумаги, я написал Брук записку с просьбой позвонить, как только проснется. Взял со стола ключ от квартиры. Потом легонько поцеловал Брук – она так и не пошевелилась – и вышел.
Короткая поездка в центр города оказалась самой быстрой из всех, какие я предпринимал на крупных дорогах северной Калифорнии. Суббота, половина пятого утра. Я даже пожалел, что не надо ехать дальше, может быть, в сам Лос-Анджелес. При таком свободном шоссе я оказался бы там уже через час. Однако, как бы там ни было, предстояло разобраться с двумя выпотрошенными таксами.
Если бы месяц назад мне сказали, что меня ждет, я непременно решил бы, что испугаюсь. Обворованная машина, жестокое убийство собак – совсем в духе «Крестного отца». На самом деле я вовсе не испугался. Разозлился – да. Разозлился на то, что люди умирают насильственной смертью. На то, что две симпатичные псины погибли лишь ради «предупреждения». Кто творит все это? Самое отвратительное – замешаны врачи. Можно говорить о людях нашей профессии все, что угодно, но подобными зверствами они заниматься не должны. Конечно, я слышал и о Менгеле, и о тех выродках, которые травят собственных пациентов, но ради Бога…
В квартире, разумеется, было темно. Я включил свет, и ужасный натюрморт на стене осветился, словно театральная декорация. Кровь свернулась и начала подсыхать. В воздухе царил неповторимый настой смерти – пряный, густой органический запах.
Ожидая звонка Брук, я включил сотовый; аккумулятор уже наполовину сел. Потом распахнул окно и принялся за работу.
Примерно через час собаки уже оказались в двух пластиковых мешках, а все вокруг сияло чистотой. Единственное, с чем я не смог справиться, – это цепь и спицы велосипеда: кровь проникла слишком глубоко в пазы. Впрочем, Брук, может быть, и не заметит.
Спустившись по лестнице – лифт вызывать не стал, поскольку в нем мог кто-нибудь оказаться, – я выбросил собак и грязные тряпки в мусорный контейнер. Столь бесцеремонные похороны несколько обескураживали.
Брук еще не позвонила, но это и к лучшему. Хоть один из нас выспится. Хотелось курить, однако рыскать по квартире в поисках возбудителей рака не хотелось. Может быть, дойти до ближайшего магазина и купить пачку? Но времени, как всегда, было в обрез, а дел предстояло немало.
Испытания не заставили себя ждать.
Зазвонил телефон. Решив, что проснулась Брук, я тут же включился, даже не взглянув на индикатор. Ошибка.
– Надеюсь, ты в Атланте?
Майн фюрер!
– Нет! – гавкнул я.
– О, неужели?
Голос Тима сочился сарказмом.
– Мне только что позвонил начальник, а ему позвонили ребята из Управления по контролю за продуктами и лекарствами и рассказали, что ты там тиранишь народ. Причем народ, имеющий серьезные связи. Мне очень хотелось сказать: «О, не волнуйтесь насчет доктора Маккормика. Ведь он сейчас в Джорджии, так что никак не может тиранить кого-то в Калифорнии». Однако получается, что я не могу этого сказать, так ведь, Нат?
– Не знаю…
– Не могу сказать потому, что ты все еще торчишь в чертовой Калифорнии.
Итак, снова ругань. Тим, должно быть, крайне расстроился. Я прекрасно понимал, на какую зыбкую почву ступил. Подумать только, под каким ударом оказалась карьера Тима Ланкастера! О собственной я и не говорю.
– Здесь развиваются события, – попытался оправдаться я.
Рассказал ему о последних происшествиях, выпустив, однако, эпизод с собаками.
О присутствии Тима в эфемерном пространстве связи говорило лишь хорошо различимое сопение.
– Занеси все в отчет. А мы здесь позаботимся, чтобы он попал в надежные руки…
– Тим…
– И кроме того, мне необходимо, чтобы ты улетел сегодня. Слышишь, сегодня! В субботу.
– Я не могу.
– Что?
– Не время уезжать. Враг смыкает ряды. Нельзя все бросить…
