ясного отчета в происходящем. Вдруг мы поняли, что нас собираются покинуть. Словно обезумев, бросились мы к шлюпке, требуя, чтобы нас взяли на борт. Но там предвидели, что мы сделаем такую попытку, и заранее подготовились к отпору. Нас встретили выстрелами из пистолетов, и многие были тяжело ранены: одни - пулями, другие - ударами ножей, которыми отбивались матросы. В то же время они кричали нам, чтобы мы немного подождали, - нас возьмут в шлюпку, как только все будет приведено в порядок.
На мгновение мы замерли, не зная, как поступить. Матросы воспользовались этой минутой и успели спуститься в шлюпку.
- Отваливай! - крикнул капитан.
Матросы налегли на весла, и шлюпка отошла, раньше чем мы успели прийти в себя.
Вопль отчаяния вырвался из наших грудей, мы поняли, что нас покинули. Трое или четверо несчастных бросились в воду, надеясь догнать шлюпку. Всех почти тут же захлеснули волны, и они скрылись в пучине. Один только, человек гигантского сложения, с энергией отчаяния борясь с неминуемой смертью, поднимался над волнами, уносившими его вдаль. На мгновение он поровнялся с кормой шлюпки и, протянув руку, ухватился за руль. Капитан, стоявший у руля, выхватил пистолет и выстрелил ему в голову. Страшный крик на минуту заглушил голос бури. Все это длилось лишь короткое мгновение - смельчак погрузился в воду и больше не появлялся.
Трудно даже представить себе, какой ужас и какая растерянность царили на покинутом корабле. Женщины то дико кричали, то шептали слова молитвы. Они совершенно обезумели от отчаяния. Несколько человек, смертельно раненных, истекая кровью, остались лежать на палубе. Казалось, смерть, мчавшаяся на крыльях бури, требовала жертв.
Корабль продолжал двигаться по воле ветра, его то и дело обдавало тучей пены и брызг, а время от времени захлестывала волна, заливавшая палубу и нас всех соленой водой.
Мне стало ясно: если мы не возьмемся за насосы, бриг вместе со всеми нами неизбежно пойдет ко дну. Собрав вокруг себя тех из моих товарищей по несчастью, которые, казалось, сохранили хоть какой-то остаток самообладания, я постарался разъяснить им положение. Но все так обезумели от страха, что не могли или не желали ничего понимать.
Наконец я прибегнул к последнему средству - кинувшись к насосам, я громко закричал:
- К насосам, друзья! К насосам! Иначе мы погибли!
Это были слова, которыми капитан и его помощники до своего бегства все время подбадривали и подгоняли нас.
Несчастные, приученные к повиновению, невольно подчинились этой команде. Присоединившись ко мне, они схватились за насосы и принялись откачивать воду.
Я не был уверен, что это спасет нас, но мне, казалось, что даже и попытка что-то сделать заставит несчастных хоть на время забыть о грозившей им смерти.
Мы продолжали выкачивать воду, пока насосы не вышли из строя. Но шторм за это время успел стихнуть, и судно, вопреки всем опасениям, продолжало держаться на поверхности.
Постепенно становилось светлее. Покрывавший небо густой темный покров туч медленно поплыл по небу, разрываясь и оставляя светлые промежутки. Минутами сквозь тучи поблескивало солнце. Мы долго спорили, стараясь понять, восходит ли оно или заходит, и наконец пришли к заключению, что сейчас утро и с восхода солнца прошло часа четыре или пять.
Женщины, еле придя в себя от пережитого страха, бросились к раненым: им перевязали раны и перенесли на шканцы. Один несчастный был ранен тяжелее других. Пуля пробила ему грудь. Жена подхватила его, когда он был ранен, вынесла из свалки, и с этой минуты, словно совершенно забыв об ужасах нашего положения, все силы и внимание сосредоточила только на том, чтобы облегчить его мучения. Уложив его голову к себе на колени, она поддерживала мужа, стараясь уменьшить страдания, которые причиняла ему все еще сильная качка. Но все старания и любовь бедной женщины не могли уже помочь несчастному, и он умер у нее на руках. Когда она поняла, что муж мертв, долго сдерживаемое горе прорвалось со всей своей необузданной силой. Другие женщины окружили ее, стараясь хоть как-нибудь утешить. Но ничто не могло ее успокоить…
Кое-кто рискнул спуститься вниз и проверить, что сталось с припасами, хранившимися в кладовой. Все оказалось более или менее попорченным морской водой. Однако удалось извлечь несколько ящиков с сухарями, которые не очень пострадали. Мы наелись ими досыта.
Только что мы успели покончить с едой, как вдали показался какой-то корабль. Когда он несколько приблизился, мы стали махать обрывками паруса и громко кричать, взывая о помощи.
Подойдя к нам ближе, корабль приостановился и спустил шлюпку. Когда экипаж ее поднялся к нам на борт, он был поражен картиной разрушения, представившейся его глазам.
Выступив вперед, я объяснил офицеру положение: я сообщил, что мы - рабы, которых везли из Вашингтона на продажу в Чарльстон, что шхуна и груз были покинуты экипажем. Я рассказал также, что нам, вопреки ожиданиям, удалось удержать корабль на поверхности, но что насосы вышли из строя и трюм снова начал заполняться водой.
Офицер с неизвестного судна отправился к себе на корабль и вскоре вернулся. Вместе с ним прибыли капитан и корабельный плотник. Посоветовавшись, они решили разместить на нашей шхуне часть своего экипажа и плыть по направлению к Норфольку - ближайшему порту, куда они держали путь. Плотник взялся заделать пробоины и починить насосы. Из находившегося на нашем судне дерева матросы кое-как вырубили временную мачту, отдали рифы на гротмарсе, и наш бриг медленно двинулся вперед, подгоняемый попутным ветром. Корабль, подавший нам помощь, носил название 'Аретуза' и причислен был к порту Нью-Йорк. Управлял им капитан Джон Паркер. Чтобы иметь возможность в случае необходимости оказать нам помощь, он убавил паруса и замедлил ход. Еще до наступления темноты вдали показалась земля, и мы приняли на борт лоцмана.
Утром мы вошли в гавань Норфольк. Не успел корабль пристать к берегу, как нас поспешно выгрузили и заключили в городскую тюрьму.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Мы пробыли в тюрьме три недели. Никто за это время не счел нужным сообщить нам, почему нас здесь держат и что собираются делать с нами дальше.
Наконец мы узнали, что капитан Паркер и его экипаж требовали предоставления им права собственности на наш корабль и его груз в качестве 'приза' за труды по спасению корабля. Суд постановил, чтобы 'спорная собственность' была продана с аукциона, и выручка разделена между владельцами и спасителями.
Для нас все это было китайской грамотой. Я и представления не имел, что означает 'приз', 'возмещение' и тому подобное. Не думаю, чтобы и остальные понимали здесь больше моего. Никто, разумеется, не потрудился дать нам какие-либо объяснения. С нас достаточно было знать, что мы будем проданы. А как и кому - какое дело могло быть до этого рабам?
Так как меня уже дважды продавали с публичных торгов, это потеряло для меня всякую остроту. Мне надоело сидеть в тюрьме. Я знал, что буду продан, и раз этого нельзя избежать, то чем скорее это случится, тем лучше.
Аукцион вполне походил на все аукционы, где продаются рабы. На этот раз была лишь одна особенность, достойная быть упомянутой: еще не оправившиеся раненые (жизнь двоих из четырех находилась в опасности) были поставлены на продажу наравне с остальными.
- Товар попорченный, - заявил аукционист. - Придется спустить его по дешевке.
Всех четырех пустили в продажу одновременно, как одну 'партию'.
- Точь в точь, как партия поломанных сковородок! - весело заметил один из зрителей. - Но я лично не любитель торговать ломаными сковородами, ранеными невольниками и больными лошадьми.
Кто-то посоветовал случайно присутствовавшему на торгах врачу приобрести этот 'поврежденный товар'.
- Если они умрут, - добавил мудрый советчик, - то для других они будут непригодны, а вы и трупы
