не привело.
В прихожей замка Мёрбю было тепло. Она сказала, что хочет переговорить с графиней.
Марка Кристина еще не встала, по утрам она любила поспать, особенно, когда Габриэла Оксенштерна не было дома. Поэтому Анетта сказала слуге, что желает поговорить с ней как можно скорее. Она так нервничала, что кусала костяшки пальцев.
Вошли оба мальчика, двенадцатилетний Густав Адольф и четырехлетний Габриэл.
Всякий раз, глядя на них, имевших большую разницу в возрасте, она думала о тех двоих, средних, что умерли от такой обычной детской болезни, как корь.
Густав Адольф пришел узнать, нет ли с ней Доминика. С натянутой улыбкой Анетта ответила, что он уехал на время со своим отцом и что скоро вернется. Она умоляла Мадонну, чтобы это было так.
Слуга вернулся.
— Ее милость попросили меня передать Вам привет и сказать, что они Вас примут, если только графиня соблаговолит пройти со мной.
Анетта по-прежнему носила свой графский титул, хотя она и вышла замуж за не-совсем- дворянина.
Марка Кристина полулежала в постели, на коленях у нее стоял поднос с завтраком.
— Доброе утро, Анетта, ты так рано на ногах! Это служит мне укором. Теперь уже половина одиннадцатого! Хорошо, что Габриэл не видит меня. Но у тебя испуганный вид. Надеюсь, ничего не случилось?
— Случилось, — почти истерично произнесла Анетта, — Микаел уехал! И он взял с собой Доминика!
Отставив в сторону поднос, Марка Кристина села поудобнее.
— Что ты. сказала?
— Вот! Читай! Это все, что он оставил мне!
В полной тишине Марка Кристина прочитала письмо, потом отложила его в сторону.
— Почему никто из вас не говорил мне об этом раньше? — озабоченно произнесла она. — Габриэл называл его хиляком! Оказывается, Микаел болен? Что с ним?
— Мы не знаем. Он сам этого не знает. Он только говорит, что катится вниз. Когда он в последний раз вернулся домой, вид у него был жуткий.
Графиня Оксенштерн, урожденная Лёвенштейн-Шарффенек, кивнула:
— Когда он в последний раз был дома, я не очень-то интересовалась им, предаваясь скорби о своих маленьких сыновьях. Но теперь, когда ты сказала об этом, я вспомнила, что он был сам не свой, вид у него был… жалкий.
— Да… Но он точно не знает, почему. Он говорит только, что ненавидит военную службу. Он не хочет больше воевать.
— Но почему же он снова отправился туда? Почему ничего не сказал Габриэлу?
Анетта опустила голову.
— Думаю, никто из нас не отдавал себе отчета в том, насколько все это серьезно. И меньше всех — я сама. Мне казалось, что пожинать лавры на поле брани — великое дело. В таком молодом возрасте он уже капитан. Мы не прислушивались к его словам, ни дядя Габриэл, ни я.
— А я была занята своими делами, — сказала Марка Кристина, снова пробежала глазами письмо. — Руки, ощупывающие стекло… Это звучит, в самом деле, жутко! Просто ужасно! О, как все это печально! Милая Анетта, как ты, собственно, живешь в браке?
Из глаз молодой женщины брызнули слезы.
— Нет, не будем говорить об этом сейчас, — сказала Марка Кристина, — сейчас нужно действовать.
— Я должна поехать туда, — сказала Анетта, — Вы не могли бы найти для меня надежных людей? Я отправлюсь в путь в самой быстроходной карете.
— Конечно, — сказала графиня Оксенштерн и свесила с постели ноги. — Я не могу отправиться с тобой, потому что свято обещала никогда больше не оставлять одних моих мальчиков, но я помогу тебе всем, чем смогу. Да, эта история с Микаелом звучит устрашающе. Ты должна как следует взяться за дело, нельзя было позволять ему такое.
Она быстро прошла в будуар и крикнула оттуда:
— Эта тьма, о которой он пишет, которая наваливается на него… что это такое?
— Я так и не поняла, — крикнула в ответ Анетта. — Думаю, он и сам этого не понимает.
— Что лично ты думаешь по этому поводу? Он душевнобольной?
Анетта задумалась.
— Я так не думаю. Он такой добрый!
— Ах, дорогая… — произнесла Марка Кристина растерянно. — Если бы это было хоть какой-то гарантией! Он всегда такой задумчивый и замкнутый…
— Да, и это куда хуже. У него было несколько ужасающих приступов. Не то, чтобы он стал опасным, но все это измучило его.
— И ты ни о чем мне не говорила! — упрекнула ее Марка Кристина, выйдя из будуара уже одетая. — Пойдем, сейчас мы все устроим! Ах, Микаел! Он же мой сводный брат, мой приемный сын… Как мы могли упустить его? Какими эгоистичными недоумками мы все были — твоя жена, Габриэл и я!
Анетта была полностью согласна с ней.
— Удивительно то, что я не боюсь за Доминика. Я знаю, что, будучи рядом с Микаелом, он в безопасности. Я была такой ревнивой, тетя Марка! Такой жестокой! Я хотела, чтобы мальчик был только моим, чтобы не привязывался к своему отцу. О, мне так много нужно сказать Микаелу! Я должна ехать сейчас же, немедленно!
— Мы все устроим, не беспокойся! У меня есть адрес его семьи в Норвегии. Да и война уже закончилась.
Новая мысль пришла Анетте в голову — в первый раз она подумала с сыне:
— А вдруг он заболеет по дороге? Что будет тогда с Домиником?
При мысли об этом ее охватил страх, и Марке Кристине пришлось приложить все силы, чтобы успокоить ее.
Анетту снабдили каретой, лошадьми и дали в качестве сопровождающих трех сильных мужчин, которым было поручено охранять ее. И она покинула Мёрбю.
Доминик никогда не подумал бы, что можно так долго ехать верхом. Для восьмилетнего ребенка было нелегко трястись на спине коня день за днем, хотя отец и постарался сделать для него сиденье как можно мягче и удобнее. Время от времени он засыпал на руках отца, но в памяти у него остались луга, над которыми клубился туман, деревья, протягивающие им навстречу свои ветви, поблескивающие на солнце озера — и леса, леса…
Их поездка была мало чем примечательной, если не считать того, что между ними, делившими пополам все трудности, возникла настоящая дружба. Микаел всегда заботился о том, чтобы найти на ночь пристанище, и каждый вечер Доминик засыпал крепким сном, держа за руку отца, словно боясь, что тот уедет без него.
Не было никаких сомнений в том, что мальчик наблюдал за ним все это время, словно опасаясь, чтобы с его обожаемым отцом не случилось что-нибудь.
Но найти ночлег Микаелу удавалось не всегда. Они ехали среди дремучих лесов, и труднее всего им пришлось в Вермландии и в Солёре. В тех лесах бродило множество разбойников, и Микаел боялся за сына, хотя тот был настроен совершенно иначе. Однажды они переночевали в заброшенной лесной хижине. Микаел лежал без сна несколько часов,
