Мне оставалось только одно: соображать, думать, вспоминать… Хорошо еще, что у меня был кое-какой опыт и знания. Я побывал в мясорубке в Белфасте, в мясорубке в Мексике, а кроме того – быть может, самое главное, – в армии я прошел два весьма полезных курса подготовки: разведывательный курс на Святой Елене (когда я избил того парня и в результате с треском вылетел оттуда) и курсы подготовки младшего командного состава в Блайти, которые я так и не сумел закончить, чего, впрочем, почти не стыдился. Я объясню, в чем тут дело: в последнее время приходится много слышать о высоких требованиях, предъявляемых к американским военнослужащим. В каждом вербовочном пункте вам скажут, что американские армейские части специального назначения – это войска элитные, а вот о том, что при приеме на курсы базовой подготовки у них почти нет отсева, здесь предпочитают помалкивать. Как помалкивают и о том, что даже «Морские львы» ВМС США испытывают настолько острую нехватку личного состава, что берут на службу больше половины желающих. Честно. Иными словами, служба службе рознь. Я учился на капральских курсах в Западной Шотландии и не справился, но ведь недаром курсы подготовки младшего командного состава британской армии считаются самыми трудными в мире. Все дело в принципах комплектования. Британцы считают капралов и сержантов становым хребтом своих вооруженных сил. Именно младшие командиры у нас отвечают за все, поэтому, естественно, они должны быть блестяще подготовлены и многократно испытаны. Не удивительно, что учеба в капральской школе – это тебе не баран чихнул. За какие-нибудь четыре-пять дней в тебя вдалбливают дистиллированный и процеженный опыт нескольких поколений военнослужащих. Этакий британский И-Цин… [70]
Одной из дисциплин, которую я изучал на курсах, была «пешая разведка лесистой местности дозорной группой в темное время суток». Практическая отработка этого навыка заключалась в том, что две дозорные группы разыскивали друг друга в лесу и «уничтожали». Должен сказать честно: в разведывательном дозоре, даже учебном, бывает страшновато, и, скрытно приближаясь к макету деревни, будущий капрал невольно учится не торопиться самому и не торопить своих людей, наблюдать, слушать, делать выводы. В наши дни большинство людей разучилось слушать, но кое-кто это еще умеет.
И сейчас, стоя на склоне холма в Нью-Джерси, я в одно мгновение вспомнил этот свой опыт и впервые попытался исполнить все, что говорили мне тогда: «Слушай, ты, ирландский тупица. Вытряхни дерьмо из ушей и слушай. Напрягись. Ну, давай же!»
Опустившись на корточки, я приставил к ушам согнутые ковшиком ладони. Потом убрал руки и сел поудобнее. Сначала я ничего не услышал, но так всегда бывает. Стоило мне сосредоточиться, разобраться в какофонии звуков, отсечь пение птиц, шум движения на мосту и буксиров на реке, и я начал различать шорох их шагов. Вскоре мне стали очевидны три вещи: во-первых, мои преследователи не бежали, а шли обычным шагом; во-вторых, ритм их шагов был неравномерным; в-третьих, они старались ступать осторожно, чтобы производить как меньше шума. Они были уверены, но не самонадеянны. Из этого я сделал два важных вывода. Первое: шпики достаточно глупы, раз думают, что я их не услышу (старушка Хелен Келлер [71] услышала бы их за милю с плеером на голове). И второе: никакой подмоги они, скорее всего, вызвать не успели. Их было только двое, вот они и старались не шуметь, хотя это и получалось у них довольно хреново. Итак, двое против меня одного…
Я выпрямился во весь рост и спустился по тропинке, шедшей параллельно засыпанной листьями дороге вниз, почти к самой реке. Здесь было еще красивее. Меня окружили огромные, голые деревья со скрюченными, узловатыми ветками; под ногами шуршал золотой ковер из листьев, между стволами просвечивал Гудзон, а за ним маячил гигантский призрачный город, который, казалось, балансировал на своем острове у самой кромки воды.
Следующий виток тропы вывел меня на самый берег, вдоль которого тянулась полоска травы, переходившая в каменистый пляж. Напасть на своих преследователей я мог либо на этом витке, либо на предыдущем. Предыдущий поворот был удобнее, так как там было проще спрятаться, и я ринулся назад и присел за кустом у тропы. Я поплотнее закутался в плащ и стал ждать, радуясь, что оделся в темное. Преследователи теперь прибавили шагу; они по-прежнему старались соблюдать осторожность, но в их походке чувствовалось возбуждение: видно, парни предвкушали решительный момент.
Если бы у меня были целы обе ноги, мне следовало бы пропустить обоих мимо, потом прыгнуть на них сзади и повалить одного из них ударом в спину и в голову (обеими ногами разом). Пока бы он падал, я мог нанести удар и второму противнику, который, несомненно, будет ошеломлен внезапностью нападения. Но коль скоро на свою левую ногу я полагаться не мог, от этого плана мне пришлось отказаться. Я решил, что брошусь на того из врагов, что покрупнее, и постараюсь толкнуть его на напарника, а там видно будет.
Дожидаясь своих преследователей, я глубоко дышал и старался сохранять спокойствие, но мне было трудно не думать о том, что на самом деле я не проучился на курсах капралов и трех дней. Господи Иисусе, кого я хотел обмануть?! Дистиллированный, процеженный опыт, как же! И-Цин, твою мать. Я напился, и меня вышвырнули – вот как было дело! И теперь любой новобранец американской армии, прослуживший хотя бы пару недель, был, наверное, раз в десять лучше меня…
Я все еще предавался самобичеванию, когда они появились на тропе. Один из них был высоким и жирным, второй – высоким и худым. Оба курили, что было с их стороны крайне неосторожно: я мог бы учуять запах дыма издалека. Правда, сейчас я почему-то ничего не чувствовал, но я знал, что мне это вполне по силам. В высоком и жирном шпике я узнал Бориса Карлоффа, который следил за Бриджит. Второго я видел впервые. Бледный, наголо бритый, он вполне мог оказаться еще одним гастарбайтером из родной моей Эрин. Интересно, заставлял ли его Темный петь «Дэнни-бой», чтобы узнать, годится ли он для дела?
Толстый и тощий шли довольно быстро, причем оба уже вынули оружие, что меня вполне устраивало.
Тропа была довольно узкой. Тощий шел с ближайшей ко мне стороны, так что волей-неволей я должен был обрушиться на него первого. Мне было ясно, что я должен проделать все максимально быстро и жестко. Малейшее промедление означало для меня смертный приговор. Я задержал дыхание, напрягся, изготовился и, когда оба шпика миновали меня, прыгнул, оттолкнувшись здоровой ногой.
Я приземлился Тощему точно на спину, ударил коленом в позвоночник и разом вышиб из него весь дух. Правой рукой я обхватил его шею и запрокинул ему голову. Тощий покачнулся и, падая, врезался в Карлоффа. Воспользовавшись моментом, я силой вывернул ему голову, и прежде чем мы трое распростерлись на земле, Тощий был мертв.
Свернув врагу шею, я поспешил подобрать его оружие – небольшой шестизарядный револьвер неизвестного калибра. Карлофф все еще шарил в листве, разыскивая свой пистолет. Он сидел на земле, и его ноги были придавлены телом товарища. Я перевел дух и, направив на него револьвер, взвел курок.
– Не надо, – сказал я.
Карлофф на мгновение замер, потом поднял руки.
– Ключи от машины, – приказал я.
