мое сердце переполняется состраданием к этому несчастному созданию. Он не виноват в том, что у него такая внешность и такие отвратительные манеры. Как, наверное, жутко ему видеть свое отражение в зеркале, чувствовать себя обделенным судьбой. В глубине души он наверняка добрый человек, всякое живое существо чисто в душе и в сердце, и не его вина в том, что он стал таким жестоким. Я должна найти мягкое ядро под этой грубой скорлупой, которую он выставляет напоказ. Бедный мальчик! И даже если все отворачиваются от него, он должен понять, что у него, по крайней мере, есть друг!
Я пожертвую всем ради блага этого человека. И это будет угодно Господу. И к тому же он родственник Хеннинга, родственник Малин, брат Марко. А все они такие прекрасные люди! Я с радостью сделаю это ради них! И ради этого бедного, несчастного юноши, конечно!»
Ульвар размышлял. Это предложение вполне устраивало его. Он хотел встретить Марко, на остальных же ему было наплевать.
Да, с Марко можно было и подождать. Жить у священника — а священники бедными не бывали — тоже неплохо!
Состроив озабоченную мину, он сказал:
— Ты права, добрая девушка, мне не следует обременять своим присутствием родственников. Мое имя и репутация слишком испорчены. Скажи им, что я нашел себе пристанище и что мне там хорошо! А потом ты дашь мне ключ от хуторского домика, и я не стану никому мешать.
— Ты, наверное, давно не ел и проголодался? Я принесу тебе вечером еды.
Это ему понравилось, он изобразил на лице улыбку удовлетворения.
— Немного перекусить мне не помешает, это так мило с твоей стороны!
— Ах, ничего! Но не хочешь ли ты все-таки поздороваться со своими близкими?
— Потом. Сначала мне нужно встать на ноги, а потом предстать перед ними с чистым и открытым сердцем.
Господи, каким же лицемером он мог быть! Неужели она поверила всему этому вздору? Да, видно было, что поверила. И какие все же дуры эти бабы!
— Я сейчас принесу тебе ключи, — сказала она, и глаза ее сияли от сознания того, что она помогла ему.
«Эх ты, простофиля», — подумал Ульвар.
Агнета получила очень строгое воспитание. Слепое повиновение взрослым, всегда опущенный взгляд в присутствии мужчин, робость, неумение заговорить первой, чтение Библии утром и вечером, необходимость отвечать на постоянные расспросы о том, где она была…
Только в присутствии Людей Льда она чувствовала себя свободной. Она познакомилась с ними через детей — Бенедикту и Кристоффера. Поскольку девочка была необычайно рослой, не особенно красивой, мягко говоря, и вообще во многом отличалась от остальных, ей приходилось в школе трудно, и Хеннинг решил забрать ее оттуда. Они нашли ей гувернантку, и ею оказалась Агнета. Она была настолько толковой, что Кристоффера тоже забрали из школы, «чтобы составить компанию Бенедикте».
Распорядок у них был превосходный, и Агнету очень уважали на Липовой аллее, куда она ходила несколько раз в неделю. Здесь она освобождалась от того страха перед жизнью, который ей внушили строгим воспитанием, и в определенном смысле она высоко ценила Хеннинга. Но она была старше него, да и он не смотрел на нее иначе как на гувернантку. К тому же матери и отцу она обещала никогда не выходить замуж…
И вот она взяла на себя ответственность за несчастного, всеми презираемого родственника Хеннинга. Ах, она должна была сделать все для этого мальчика! Чтобы Хеннинг остался доволен ею.
Хотя иметь дело с Ульваром было ей неприятно. Но ведь не его вина в том, что он уродился таким! Она должна приложить все усилия, чтобы с честью справиться с величайшим добрым деянием в своей жизни!
Хеннинг смотрел на Агнету, вошедшую в комнату для занятий. Последнее время она стала такой нервозной. Уже целую неделю он не узнавал ее. Она стала такой… таинственной, ее глаза сияли каким-то внутренним светом. Что с ней такое?
И с какой поспешностью она уходила теперь после уроков! А ведь она раньше всегда оставалась, чтобы поболтать с детьми, что очень радовало его. Теперь же она едва успевала попрощаться.
Теперь у нее висела на плече вязаная сумка. И эта сумка была явно тяжелой, так что у нее опускалось плечо. Бенедикта, как всегда, крутилась возле нее, и Хеннинг озабоченно отметил про себя, что одиннадцатилетняя девочка почти такого же роста, как Агнета. Он очень переживал за свою дочь. Рослые женщины были тогда не в моде.
Хеннинг вел борьбу сам с собой. Однажды он уже обжегся. Его первая жена отняла у него уважение к себе. Он же старался во всем угодить ей, проявлял редкостное терпение и доброту — чего она вовсе не заслуживала — а в ответ получал лишь насмешки. Увалень, невежда и тому подобное — только это он и слышал от нее.
Вот это-то его и останавливало, когда он думал об Агнете.
Но теперь он почувствовал беспокойство. Она вся светилась изнутри, как это бывает подчас с влюбленными женщинами или же с теми, кто устремлен к какой-то возвышенной цели.
Хеннинг чувствовал, что она может ускользнуть из его рук. А этого быть не должно.
И он ходил туда-сюда по комнате битый час. Когда дети, наконец, вышли, он попросил Агнету ненадолго задержаться. Ему надо было поговорить с ней.
Она нервничала. То и дело посматривала на большие часы, висящие в гостиной между старинными портретами детей Силье.
— Я не знаю… я тороплюсь и очень занята, — сказала она, невольно трогая свою туго набитую сумку.
И Хеннинг снова заинтересовался тем, что там могло лежать. Ведь школьные учебники не занимали так много места.
— Прошу тебя, это важно, — торопливо произнес он, уже теряя самообладание.
Она кивнула, и дети вышли. Хеннинг снова пошел с ней в «школьную комнату», где им никто не мешал.
То, что она спешила куда-то, делало его крайне неуверенным в себе, и он говорил не совсем те слова, которые собирался ей сказать. Но он сказал, во всяком случае, что его дочери нужна мать — ах, какое оскорбительное объяснение в любви, это было худшее, что он мог сказать, — а потом добавил, что ему самому нужна жена. Не слишком изысканное признание, словно речь шла о бесплатной домоправительнице.
Агнета стояла, опустив глаза. На щеках ее горел румянец, подбородок и шея тоже покраснели. Она ответила не сразу.
— Спасибо, Хеннинг, но у меня есть одно предназначение…
Что это еще за ответ? И Хеннинг увидел сразу, что и она сама была в замешательстве от своих слов.
— Я имею в виду… Я не могу тебе дать ответ именно сейчас, — комкая слова, произнесла она. — Я…
Ее голос затих.
И Хеннинг понял, что, если он сейчас не сможет объясниться с ней, он потеряет ее. Взяв ее за руки, он сказал:
— Агнета, я хотел сказать совсем не то. Я испытываю… глубокую нежность к тебе. Я бы очень хотел, чтобы ты стала моей женой, потому что я не могу жить без тебя.
Он увидел, как глубоко она вздохнула. И, отвечая ему, она тщательно подбирала
