дедом.
— Я этого не понимаю. Как Тула могла такое натворить? Ведь никто из меченых Людей Льда не имеет таких больших сил?
— Тула действует не одна, — ответил Хейке. Он был очень бледен.
Вильяр посмотрел на находившуюся перед ними старую усадьбу.
— Поэтому она не хочет жить в Гростенсхольме?
— Они ждут ее там.
— Речь ведь идет не о наших предках?
— Нет, те никогда не делали такого. Это совсем другие.
— Но они были сейчас за пределами усадьбы.
— Да, это так.
— Кто это?
— Весь серый народ?
— Нет. Только четверо из них. И я никогда не понимал, что они у нас делают. Никогда! Они во много раз сильнее, чем серый народ. У них с серыми, собственно, ничего общего. Но они следуют за людьми Льда еще со времен Тенгеля и Силье.
— И они тянутся к Туле? Хейке ответил угрюмо:
— Я не знаю, какого рода связь она с ними имеет, но она их добыча, это так. Как только она окажется в стенах Гростенсхольма. И она знает об этом.
— А она не отступит?
— Теперь уже нет. После смерти Томаса она сожгла все мосты, ведущие к людям. Как ты только что видел.
— Да, — сказал Вильяр с содроганием.
— Я боюсь, Вильяр. Боюсь, что она будет здесь. Однако бедная маленькая Белинда отстала, мы ушли вперед! Она старается поспевать за нами, а мы просто шагали шире.
Они подождали ее.
— И все-таки, — медленно произнес Хейке, — все-таки мне страшно возвращаться в Гростенсхольм. Там так пусто, Вильяр! Так пусто!
— Я знаю, дед.
Тайком он взглянул на Хейке. Дед не был похож на себя. В такой скорбный день это было бы не удивительно. Но тут было нечто большее — в глазах Хейке можно было прочитать фанатичную решимость. Вильяр видел ее с того самого утра, когда дед сообщил, что бабушка умерла. На лице Хейке, исполненном достоинства, отражалось не только бездонная скорбь, но и ни с чем не сравнимое отчаяние. Нечто неотвратимое, что испугало Вильяра.
В такие моменты хорошо было иметь рядом Белинду. Она была такой доверчивой, такой земной. За время короткого пути до дома она размышляла о многом. О практических вещах, которые она должна была проделать с Ловисой. О том, должна ли она, Белинда, уехать теперь в Кристианию, и о том, как они поступят с вещами Винги.
Прекрасно, что можно было заниматься такими простыми делами.
Уже на следующий день Хейке пошел к ленсману и рассказал, что случилось с фру Тильдой, которой уже хватились. Разумеется, он не сказал правды. Он назвал это «самовозгоранием». Это было нечто, чего все боялись. Все знали страшные истории о людях, которые начинали гореть. Собственно, таких случаев на свете было очень мало на протяжении всей истории, но страшные рассказы охотно передавались народом из уст в уста.
И когда ленсман и его свита увидели на дороге останки фру Тильды, то никто не усомнился. «Видно, это сам дьявол пришел и забрал ее», — решил ленсман, и никто ему не возражал.
Ловису забрали в Гростенсхольм. Прислуга из Элистранда не протестовала. Родителям Белинды было снова отправлено послание. Потому что кто-то же должен был позаботиться об усадьбе?
Однако прежде чем успели приехать родители, сестры и братья Белинды и начались хлопоты по переезду, в Гростенсхольмской волости произошли другие события…
Через два дня после погребения Винги Вильяр спустился вниз в столовую, чтобы позавтракать. Белинда была уже тут, с маленькой Ловисой на коленях.
— Доброе утро, — приветливо поздоровался он. — Уже встали?
Как всегда, когда она видела его в последнее время, она испытывала потрясение. Приятное, однако ей это не нравилось. Это причиняло боль.
— Твой дед рано ушел из дома, — сказала она смущенно. — Он оставил для тебя письмо. Вот — пожалуйста!
— Письмо? — удивился Вильяр, сдвинув брови. — С какой это стати?
Он уселся перед своей тарелкой и вскрыл конверт. Белинда ощущала в доме гулкую тишину. Тишину скорби. Здесь не хватало одного голоса. Радостного и неистового голоса хрупкой старой дамы, с серебристыми волосами и живыми движениями. Казалось, будто сама жизнь покинула Гростенсхольм. Расточительная, безответственная жизнь с поздними зваными ужинами, с роскошью, экстравагантностью и радостью жизни.
— Нет, — прошептал Вильяр. Он был явно испуган.
— Что там? — спросила Белинда.
— Он не в своем уме, этого он не может сделать! Я должен пойти в Липовую аллею, немедленно!
— Я с тобой, — сказала Белинда, потому что ее место было там, где был Вильяр.
Он ее не слышал. Он бросился опрометью из дома с письмом в руке. Белинда передала маленькую Ловису горничной и побежала следом. Он был уже далеко, на выгоне для лошадей, и ей пришлось немного приподнять юбки, чтобы поспевать за ним. Она догнала его только на дворе Линде-аллее. На всякий случай она держалась все еще позади, когда он вошел в дом.
Его родители и Тула сидели за столом и завтракали.
— Вильяр, что привело тебя сюда так рано? — спросил Эскиль.
Этот дом был тоже отмечен печатью скорби. У всех было подавленное настроение. Тула, сидевшая посредине напротив двери, мельком взглянула на Вильяра. У него в голове быстро пронеслась мысль о том, что ему необходимо узнать обо всем, что она могла надумать во время длинного пути из Швеции… Но он не тратил время зря на раздумья и пустую болтовню.
— Хейке уехал в долину Людей Льда!
Реакция Эскиля и Сольвейг была такой же, как у него — изумление и страх. Но Тула реагировала иначе:
— Что? Без меня? Когда он уехал? Бездыханная после бешеной пробежки, Белинда ответила:
— Только что. Он вручил мне письмо, которое я должна была отдать Вильяру. Затем он потрепал меня по щеке и исчез. Сразу после этого пришел Вильяр.
— И такое теперь, — пожаловался Эскиль. — Когда на пороге зима. Он же старый человек!
Тула вскочила из-за стола. Она проглотила последний кусок хлеба и запила его молоком.
— Читай письмо, Вильяр! Живо, я не должна терять время!
— Но ты не можешь…
— Замолчи! Читай! Вильяр развернул письмо.
— «Дорогой Вильяр!
Этим я полностью передаю Гростенсхольм под твою защиту, я знаю, ты справишься с
