Руне погиб, об этом узнал Йоаким в Осло от одного из товарищей Ионатана по группе сопротивления. Руне схватили и отправили в Германию. А там его ждала верная гибель, ведь нацисты не любили оригинальные экземпляры человеческой расы, а Руне был по-настоящему оригинален.
О, Господи, что же она наделала?
А тот человек, которого она убила в лесу? Возможно, у него есть семья… Газеты писали о его мистическом исчезновении и поисках. Но Карине так и не осмелилась сама прочитать заметку.
Она погубила человеческую жизнь… возможно даже несколько.
Йоаким. Йоаким желал ей только добра, и она любила его так, как можно любить только в шестнадцать лет. Но она никогда не будет принадлежать ему, потому что она никогда не решится на близость с ним.
Она не могла даже принимать знаки его внимания, это пугало ее, она казалась отвратительной самой себе. Ведь она вела себя в детстве так ужасно! Конечно, она сама виновата в том, что двое мужчин изнасиловали ее.
Шейн…
Она никогда больше не увидит своего маленького Шейна.
Дальше Карине уже не размышляла. Она делала все автоматически: пошла в ванную, открыла аптечку, где, как она знала, Абель хранил свое снотворное.
У Абеля пошаливали нервы, потому что Господь не дал ему способности говорить на чужом языке. И его по ночам мучила бессонница. Криста не сказала ему, что это просто высокомерие. Почему именно он не должен говорить на чужом языке, чем он лучше других?
Пузырек с таблетками стоял на месте. Карине, не задумываясь о последствиях своего поступка, положила в рот целую пригоршню таблеток и запила водой из-под крана.
После этого она вернулась в свою комнату и легла. Она никогда уже не погладит свою собаку, никогда не расскажет своему песику, как она любит его.
Шейна, ее последней спасительной соломинки в этом жестоком мире, больше не было в живых.
Это было последней каплей в чаше горечи и несчастий Карине. Она не могла этого пережить.
***
Ионатан очнулся на опушке леса. Сев, он увидел перед собой колосящееся поле пшеницы. Вдали виднелась деревушка с красными черепичными крышами.
«Германия, — подумал он. — Типично немецкая картина. Но как я попал сюда?»
И тут он вспомнил, где он до этого был. Разве он уже не…
Да, каким-то дьявольским образом он снова очутился поблизости от этого проклятого имения!
Неужели ему придется вернуться туда, на эту жуткую ферму, производящую совершенный, нордический тип людей?
Ему чуть не стало дурно.
— Я вижу, тебе это не нравится, — констатировал смеющийся голос сзади него. Он повернулся.
— Ганд… — улыбнулся он в ответ. — Спасибо за помощь! Я совершенно не понимаю, как я попал сюда и почему ты привел меня именно на это место, но я очень рад снова видеть тебя. Я был болен? Я был без сознания?
— Слишком много вопросов сразу, — засмеялся фантастически прекрасный юноша. — Но я попытаюсь ответить на них. Я усыпил тебя, чтобы ты не увидел того, что происходит, и я переправил тебя сюда вовсе не потому, что хочу бросить тебя здесь, а потому, что ты сам хотел попасть сюда.
— Я? Хотел? Что-то я в этом сомневаюсь!
— Во всяком случае, ты бормотал что-то о девушке, которой пришлось туго, которую прогнали с фабрики Лебенсборн, потому что она не справилась со своим заданием. Поэтому наше возвращение домой несколько осложнилось, но, поскольку ты человек добросердечный, я решил заглянуть сюда.
— Я уже больше не добросердечный, — сурово произнес Ионатан. — Я стал холодным и жестоким после того, как они убили моего лучшего друга.
— Руне мог быть куда более жестоким, чем ты думаешь, — серьезно ответил Ганд. — И твой душевный холод не так глубок, как ты думаешь. Но пока ты здесь отдыхал, я отправился на поиски той девушки, которую они выставили, и нашел ее. Она живет в ближайшем городке, и ей приходится туго. Ее семья тоже отвернулась от нее, когда она вернулась из Лебенсборна как ни к чему не пригодная.
— Хорошо, что ты нашел ее, — сказал Ионатан. — И что ты сделал с ней?
— А это уж тебе решать. Теперь ты отвечаешь за нее.
— Но я же… — растерянно начал Ионатан, никак не ожидавший такого поворота дела. — Но сначала я должен встретить ее. Ведь я даже толком не знаю, как она выглядит, я видел ее лишь мельком в ту ночь.
— Но ведь образ ее прочно осел в твоих воспоминаниях!
— Очевидно, так. Да, я много раз думал о ней. Я настолько возненавидел ту, вторую, которая появилась на следующую ночь, что стал хорошо относиться к первой.
— Хорошо, в таком случае мы навестим ее. Начинать придется тебе самому, так что будь добр!
Дойдя до ближайшего городка, Ганд покинул его, решив переждать в каком-нибудь укромном месте, чтобы не привлекать к себе внимания. Он только показал Ионатану дом, в котором она жила.
Трясущейся рукой Ионатан постучал в маленькую дверь чердачной комнаты.
Они с Гандом заранее обсудили имеющиеся у них возможности.
«Если ты решишь взять ее с собой в Норвегию, у нас будут большие трудности, — сказал Ганд. — В противном же случае наше возвращение домой будет очень простым. Но пусть решает твое сердце».
Дверь приоткрылась, оставаясь на цепочке. Показалось девичье личико.
— Прошу прощения, — начал было Ионатан, но дверь тут же снова захлопнулась.
Он продолжал растерянно стоять, не зная, что ему делать. Уйти ему или снова постучать?
Он так ничего и не придумал, когда девушка, приняв решение, убрала цепочку и открыла дверь.
— Входи, — лихорадочно прошептала она и почти втащила его в комнату.
Они уставились друг на друга, стоя в тесной, убого обставленной каморке. При дневном свете она выглядела иначе, она уже не казалась дурнушкой, хотя ничего особенного из себя не представляла. Волосы у нее были такого цвета, какой требовался в Лебенсборне, во всем же остальном она ничем не привлекала к себе внимания.
— Я… я… — пытался что-то сказать по-немецки Ионатан, но у него ничего не получалось. Наконец, ему удалось собраться с мыслями. — Я так беспокоился за тебя, я так боялся, что с тобой что-то случилось.
Его приход совершенно сбил ее с толку.
— Значит, ты… — начала она, сделав неопределенное движение рукой.
— Что я?.. Что ты хотела сказать?
— Что ты… жалеешь об этом?.. Но я уже больше не обязана…
— Нет, нет, — испуганно произнес он. — Ты совершенно неправильно поняла меня. Я
