Эрланд не взялся бы опровергать то, что у Хейке было трудное детство.
— У Гуниллы? Разве она… — произнес он.
— Думаю, ей пришлось гораздо хуже, чем нам с тобой. Ведь мы в одинокие минуты могли противопоставить себя окружающему миру, так что мнение людей не слишком много значило для нас.
— Совершенно верно, — согласился Эрланд, постепенно оживляясь.
— В то время как для нее мнение окружающих значило очень много и подчас неправильно ориентировало ее.
— Что ты под этим понимаешь?
— Разве ты не знаешь, что ее отец проклинал все, что было связано… с эротикой?
— А, этот старый, распухший козел!
— Я сам не видел его. Но я видел, что он сделал с Гуниллой и ее матерью.
— Я набью ему морду за это!
— Нет, подожди пока, ты только испортишь дело. Гунилла ведь для тебя дороже всего остального, Эрланд! И она так боится тебя!
— Почему это? Я ведь хочу ей только добра!
— Но ведь ты хочешь обладать ею, не так ли? — смущенно произнес Хейке. — Я имею в виду, телесно. Спать с ней.
— Да, это верно.
— У Гуниллы отвращение к такого рода вещам. Ее мать вела себя довольно легкомысленно…
— О, да!
— А ее отец предрекает ей геенну огненную за совершение грехов. Каково, по-твоему, приходится Гунилле?
— Ты считаешь, что они совершенно испортили ее? — подавленно произнес Эрланд. — Что теперь она всегда будет отбрыкиваться от меня? Всегда будет холодной?
— Нет, Гунилла хочет тебя, Эрланд! И в этом ее трагедия. Она хочет любить тебя — и именно это ее больше всего пугает. Ей становится дурно при мысли о том, что она такая грешница.
Некоторое время Эрланд стоял неподвижно.
— Дерьмовый дьявольский старикашка! — наконец сказал он.
— Да, именно так о нем можно сказать!
— Но что же мне теперь делать?
— Набраться терпения. Разве это тебе не по силам?
— Нет, не думаю, — честно признался Эрланд. — Хотя я понимаю, что так нужно.
— Она сказала, что может выйти за другого в любой момент. За того, кто никогда не притронется к ней. Ты знаешь, кто бы это мог быть?
— Еще бы мне не знать! Это очень глупо с ее стороны!
— Так кто же это?
Эрланд медлил с ответом.
— Я сказал это, не подумав, — уклончиво произнес он.
— Тогда не надо было и говорить, — сухо заметил Хейке. — Но ты не должен допускать этого, Эрланд! Если она выйдет за другого, вы все трое будете навеки несчастны. Ей нужен ты, я вижу это по ее глазам. Хотя на словах она отказывается.
Повернувшись к нему, солдат пристально посмотрел на него в темноте. Во всем его облике явно было что-то аристократическое.
— Ты странный парень, — медленно произнес Эрланд. — Иногда по звучанию твоего голоса можно подумать, что… что ты сам, возможно, не совсем равнодушен к ней!
Хейке грустно улыбнулся.
— В таком случае, мне особенно не на что надеяться, не так ли?
Тронутый его словами, Эрланд произнес своим грубым басом:
— Ты начинаешь мне нравиться, чертов уродец!
— То же самое и я могу сказать о тебе, — добродушно ответил Хейке. Оба встали.
— Я не уеду, — сказал Эрланд. — Обещаю тебе. Я еще раз поговорю с Гуниллой. Обещаю, что буду держать себя в руках. Но не всю жизнь!
— Думаю, потом в этом не будет необходимости. Но пока со всей осторожностью выбирай слова! И… не притрагивайся к ней!
— Она заслуживает этого, — кивнул Эрланд.
И когда они шли обратно через парк, Эрланд переменил тему разговора.
— В округе считают, — сказал он, — что я, как солдат и человек вооруженный, должен отправиться в Ущелье дьявола и покончить с этими демонами. Ленсман вообще не верит в них!
— Даже и не думай этого делать, — испуганно произнес Хейке. — Я видел их. Эрланд остановился.
— Видел? Значит, они действительно существуют?
— Да. Когда я скакал ночью в Бергквару, я заглянул в эту расселину. Если бы сторож не спал, мне пришел бы тогда конец. Они очень опасны, Эрланд, ты не должен ходить туда в одиночку!
— Но что они из себя представляют? Эти дьяволы или…
Они пошли дальше.
— Я не знаю, — задумчиво произнес Хейке. — Не знаю. Знаю только то, что я был смертельно напуган. Я и мой… добрый гений.
Эрланд тут же повернулся к нему.
— Кто-кто?
— Просто у меня есть амулет. Забудь об этом.
Эрланду трудно было во всем этом разобраться. Он никак не мог понять, что это за существо, понимающее все гораздо лучше остальных, за исключением, пожалуй, лишь Арва Грипа.
Но ведь они были родственниками, так что удивляться тут было нечему.
Во второй половине дня Гуниллу отпустили домой, чтобы она могла навестить родных, — и она сделала это со смешанным чувством.
Куда приятнее для нее было остаться с писарем и его странным гостем.
Карл показался ей еще более отталкивающим, чем обычно, одетый в черную «рясу», на которую не имел никакого права. Он сразу обрушился на Гуниллу, потому что ей все еще не удалось заманить в свои сети Арва Грипа, на что он так рассчитывал.
— Господин Грип освободил меня, — устало произнесла она. — Как же мне было не согласиться?
Карла еще больше рассердила ее неуклюжесть.
Эбба молча стояла в стороне. В ее угасших глазах была теперь только скука, ненависть и упрямство. Гунилле было страшно видеть такой свою жизнерадостную мать.
А тем временем Хейке придвинул стул к кровати, на которой лежал Арв, и сел. Арва лихорадило.
— Арв, — со вздохом начал Хейке, — с самого первого дня, как я приехал сюда, я собираюсь поговорить с тобой об этом. И я no-прежнему не уверен, правильно ли я поступаю…
Арв улыбнулся. Глаза его были затуманены.
— Я всегда говорил, что если человек в чем-то не уверен, ему
