чтобы усадить его рядом с троном Всевышнего. Ведь его смертный час был близок, он это чувствовал…
Он искоса посматривал на Эббу, но та оставалась до обидного равнодушной.
Карл брюзжал и жаловался до тех пор, пока ему самому это не надоело. После чего он утешился мыслью о том, что небесной кары здесь явно недостаточно для такой закоренелой грешницы, как Эбба, что кесарю надо отдать кесарево, и что он, как только встанет на ноги, должен сообщить о ее поведении ленсману. Это его долг, как бы ни было ему тяжело на это решиться. Она покушалась на жизнь своего невинного мужа!
— Только попробуй это сделать! — пригрозила ему Эбба.
Все еще пытаясь сохранить тон покладистого мужа, он сказал:
— Я имею право наказывать тебя. Мой долг выбить из тебя порок — наследие, получаемое всеми женщинами от Евы. И теперь я убедился в том, что был прав. Ты занималась развратом почти на глазах у меня. Порядочному мужчине тяжело видеть свою жену в роли непотребной женщины.
Последние слова он процедил сквозь зубы, не осмеливаясь дать волю гневу.
— И что же, по-твоему, плохого в том, что мне хотелось немного нежности и любви?
Карл презрительно фыркнул, услышав эти вздорные слова.
— Ленсман должен узнать об этом, — сказал он, высовывая из-под одеяла свои опухшие руки. — Он посадит тебя в тюрьму за то, что ты натворила!
— Иди, жалуйся! — сказала Эбба. — Мне тоже есть, что сообщить ему. О мошенничестве с деньгами богатых женщин в те времена, когда мы переезжали с места на место и выставляли себя на посмешище. И я, к примеру, могу рассказать ему о том, как ты набросился на Гуниллу. Как ты порол ее все эти годы! Да, я не стану выбирать выражения, ты же знаешь. Ленсману будет, что послушать!
Забыв о своей покладистости, он чуть не вскочил с постели.
— Я только выполнял мой долг, как тебе известно, и Бог тому свидетель. Тогда как ты, женщина, избивала меня безжалостно, и я теперь умираю, и в этом твоя вина!
Однако о ленсмане он больше не заикался.
Теперь он просто лежал и ныл. И никто так незаслуженно не страдал, как Карл Кнапахульт.
Взаимопонимание между Арвом и Гуниллой росло. Тон их общения был настолько мягок, что к ней постепенно вернулся покой. Впрочем, она часто печально сидела у окна, тепло одетая и закутанная в плед, опасаясь сквозняков. Думая об Эрланде, который так и не получил от нее известий, она чувствовала себя изменницей. Тем не менее, она никого не посылала к нему.
И только за день до свадьбы, когда Эбба пришла навестить свою дочь, она решилась, наконец, высказать свою просьбу.
Эбба сразу все поняла и обещала сходить к Эрланду. Видя, что дочь переживает трудности, она согласилась объяснить ему все сама.
Впервые за долгое время мать и дочь почувствовали общность, которой раньше между ними не было, начиная с детских лет Гуниллы. И обеим это было по душе.
Собственно, никто не понимал безграничной любви Эббы к своей дочери, потому что она была не из тех, кто кричит об этом на каждом шагу. Но если бы кто-нибудь посмотрел в глаза Эббы, когда она расчесывала волосы дочери или когда Карл слишком жестоко обращался с девочкой, то сразу бы все понял. И теперь Эбба была неописуемо горда предстоящей свадьбой с таким знатным человеком, хотя в глубине души и знала, о ком думает теперь Гунилла.
Она понимала, что у Гуниллы с Эрландом никогда ничего не получится. И не только из-за вечных проклятий этого свиньи Карла по поводу чувственных желаний и естественных влечений. Эрланд едва ли был из тех, кто мог быть сдержанным в постели.
Добровольно надев на глаза шоры, Эбба желала дочери всяческого счастья и радости в этом браке с деликатным Арвом Грипом.
Гунилла рада была отвлечься на домашнюю работу, хотя времени на это теперь было мало. Им предстояло венчаться в двенадцать часов следующего дня, и теперь, в последний вечер, не все еще было готово к свадьбе. Гунилла шила подвенечное платье до позднего вечера.
Усталая, она прилегла на скамью в кухне. Вошел Арв и с улыбкой посмотрел на нее.
— Ну что, измучилась?
— Уфф, да! Хорошо, что не приходится выходить замуж каждый день!
Она была бледна, но он приписывал это недавно перенесенной простуде. Арву тоже время от времени требовались шоры.
Он сел рядом с ней, положив одну руку на скамью, а другую — к себе на колено.
— Завтра ты будешь свободна, — сказал он, останавливая на ней приветливый взгляд. — Придут соседские жены и оденут тебя, наведут здесь порядок, так что тебе не придется ни о чем думать.
Гунилла натянуто улыбнулась. Предстоящий день пугал ее, этого она не могла отрицать.
Теперь она говорила ему «ты», они научились непринужденно смеяться, шутить, вести серьезные беседы.
— Я заметила, что последние три недели ты рассеян и озабочен чем-то, — тихо сказала она. — Ты раскаиваешься в своих намерениях?
— В намерениях жениться? Нет! Нет, это другие вещи не дают мне покоя.
— Хейке?
— Да. Он должен был уже давно вернуться.
— Он мог напасть на след твоего сына и отправиться на его поиски.
— Да, я тоже так думаю. Гунилла, я думаю день и ночь о своих детях после того, как Хейке рассказал мне об этом. Много раз я думал о том, чтобы скакать за ним следом в Бергквару, что на берегу моря, но это было бы глупо. Если это не удалось Хейке, мне это тем более не удастся. И все-таки я не осмеливаюсь надеяться!
Она положила свою ладонь на его руку. Они посмотрели друг на друга и нежно улыбнулись.
— Гунилла… Тебе не кажется, что ты многому меня научила за это время? Она смущенно кивнула.
— А мне кажется, что это я многому научилась.
Арв некоторое время смотрел на нее, потом осторожно притянул ее к себе.
Она не противилась этому, она часто находила утешение в его надежных объятиях. Теперь же он сделал маленький шаг вперед.
— Завтра ты станешь моей женой, Гунилла. Тебе придется привыкнуть к тому, что люди будут считать нас супружеской парой — со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Она задрожала. Об этом она не подумала — что скажут люди.
Арв мягко произнес:
— Возможно, они захотят увидеть, как я целую тебя, ты должна быть к этому готова.
Он почувствовал, что сердце ее забилось, как крыло птицы.
— Ты хочешь… попробовать это сейчас?
Она низко опустила голову.
— Может быть, так оно будет лучше… — еле слышно произнесла она. — Чтобы я не растерялась завтра…
— Тебе не следует бояться меня, — сказал он, приподнимая ее подбородок.
Осторожно, осторожно он поцеловал ее в лоб. Гунилла сидела, не шевелясь, словно
