трепетная лань.
«Мне нравится он, — мысленно говорила она себе. — Мне он очень нравится!»
Но достаточно ли этого для вступления в брак?
Многие браки построены на гораздо более шаткой основе.
— Тебе нужно положить руки мне на плечи, — сказал Арв.
Ей не хотелось этого делать. Но когда он осторожно поцеловал ее брови, она послушалась его. Ее руки безжизненно легли на его затылок, словно она заставляла свои руки делать это, будучи не в состоянии вдохнуть в них хоть какое-то чувство.
Нет, как бы ей ни нравился Арв Грип, у нее это не получалось.
Однако она это делала. С той же поспешностью, с какой она, обживалась в его доме, особенно в последние недели, теперь развивались и их отношения.
— Плохо, что не будет твоего отца, — сказал Арв, не имеющий понятия о том, что натворил Карл.
Гунилла немедленно среагировала на это. Ее руки тут же вцепились в затылок Арва, словно ища у него защиты.
Арв взял в свои ладони ее лицо и нежно поцеловал ее ноздри, ее щеки…
Гунилла не противилась.
10
Пришли женщины.
Неловко поправляя красивую брошь на свадебном платье, Гунилла прислушивалась к их возне в спальне.
— Расправь уголок покрывала, — сказал строгий женский голос.
— Посмотри-ка! — сказал другой голос. — Все белье льняное!
— Да, да! Здесь все самое лучшее!
— Самое лучшее? У дочери Кнапахульта? Чем она лучше нас? Конечно, их хутор имеет свои привилегии, но на этом все и кончается!
— Ты только взгляни на эти кружева! Более роскошной свадебной постели я не видела!
— Свадебной постели? — снова произнес строгий голос. — Бьюсь об заклад, что свадебная ночь была уже получена в виде задатка! Такая поспешная свадьба означает только одно.
— Да, она живет в этом доме уже порядочно, — согласилась другая женщина. — Так что она уже побывала в его постели. Грип ведь одинокий мужчина и к тому же привлекательный.
Щеки Гуниллы залились румянцем. Заколов брошь, она поспешила прочь из дома.
Одинокий всадник скакал через лес.
Январь, самый длинный и холодный месяц года, стиснул природу в своих ледяных объятиях. Снежный покров был тонким, но ледяной ветер гулял по открытым пространствам.
Хейке насквозь продрог.
Настроение у него было подавленным. Его поиски молодого Кристера Грипа из рода Людей Льда оказались тщетными.
А искал он так долго, так старательно! Прибрежная Бергквара была намного больше здешней Бергквары, и Хейке понадобилось куда больше времени, чем он думал, чтобы тщательнейшим образом расспросить всех. Но он хотел знать все наверняка. Он расспросил даже о тех, кто когда-то временно проживал в Бергкваре — ничто не должно было остаться непроверенным.
Теперь он знал точно: сына Арва никогда здесь не было. Таков был результат его кропотливых и тщательных поисков.
Как ему сообщить об этом Арву?
Хейке, с его гротескной внешностью, не всегда было легко спрашивать что-то у людей. Многие отказывались говорить с ним, особенно вначале. Но потом, когда все привыкли к нему, дело пошло лучше.
Оставалась только одна возможность: в раннем детстве Кристер жил в имении Бергквара, но потом семья по той или иной причине покинула это место. Он должен был спросить об этом священника.
Возможность была ничтожной и влекла за собой очередной ад поисков.
Хейке вздохнул.
Его радовала мысль о встрече с Гуниллой. Его увлечение ею уже прошло, теперь она была для него просто другом, не более. Горькая травка оказалась очень эффективной.
Хейке обнаружил, что находится уже на пути из Кнапахульта в Бергквару. Лучше было ехать обходным путем, эти леса были опасными.
Вдруг он увидел на тропинке нарядно одетую женщину. По округлости бедер Хейке узнал мать Гуниллы.
Догнав ее, он остановил коня.
— Добрый день, — сказал он.
— Крест святой! — воскликнула она. — Как вы меня напугали! Появились так неожиданно!
Хейке улыбнулся.
— Вы в Бергквару? — спросил он, слезая с коня. — Садитесь на моего коня, я могу пойти пешком.
— Нет, нет, спасибо, мне не хочется, чтобы одежда пропахла конским потом. Я ведь иду в церковь!
— Разве ваш муж не с вами?
— Нет, он лежит в постели, — сухо ответила Эбба, для которой его общество было явно обузой. — Мой муж дурно поступил с Гуниллой, и мне пришлось поколотить его. Мне давно следовало бы сделать это, — с садистской радостью добавила она.
— Каким же образом он вел себя с девушкой?
— Он хотел ее изнасиловать, этот старый блудливый козел!
— Что? — в гневе произнес Хейке.
— Но я вовремя вмешалась. Он требовал своих прав, но не тут-то было! Когда дело касается Гуниллы, я становлюсь просто тигрицей! Я была просто в ярости, и мне доставило великую радость то, что я отдубасила его! Я до сих пор с удовольствием думаю об этом!
— Вы поступили совершенно правильно, — рассеянно произнес Хейке, настолько потрясенный услышанным, что вряд ли сознавал, что говорит.
— И если он снова задумает что-нибудь подобное, я покажу ему, где раки зимуют, — кипя жаждой мести, продолжала она. — Впрочем, он ни на что уже не годен, у него старческая мужская болезнь, как вы знаете.
Словно не слыша ее слов, Хейке спросил:
— Как дела у Гуниллы?
— Спасибо, у нее все прекрасно, как это и должно быть у невесты. Конечно, она боится, плачет — но ведь мы, женщины, все такие. В день свадьбы мы всегда паникуем.
Хейке остановился, как вкопанный.
— Невеста? Гунилла выходит замуж? Сегодня? За Эрланда, конечно?
Как это быстро у них получилось!
— Нет, не за Эрланда. За самого Грипа!
— За… за
— Да, ведь писарь давно уже ведет одинокую жизнь.
