Форбс поднял брови. Он давно не брился, но это почему-то казалось привлекательным.
– Значит, я не ошибся, предполагая, что твой бывший муж не больно жалует твоего отца, Ангел?
– Перестань называть меня Ангелом! Да, ты не ошибся! – «Будь ты проклят», – добавила она про себя.
Форбс явно наслаждался своим триумфом, задумчиво шелестя расписками, его губы шевелились, когда он подсчитывал размер долга.
– В целом, Бонни, ты должна мне пять тысяч долларов, – весело сказал он.
Бонни закрыла глаза, представив себе, как сумма на ее текущем счете убывает до нуля. Когда она снова взглянула на Форбса, он все еще улыбался.
– Ты наслаждаешься этим, – заметила она.
– Действительно, наслаждаюсь, Бонни.
– Почему?
– Потому что любил тебя долго и безнадежно с тех пор, когда у тебя были косички.
Бонни опустила глаза.
– Значит, это месть?
– Да нет, обстоятельства. Вот когда ты плясала под мою дудку в «Медном Ястребе», это была месть. Скажи, Ангел, что ты предпочитаешь: заплатить деньги или отдать магазин?
Бонни вздохнула.
– Деньги. Я скажу моему банкиру выписать тебе чек сегодня вечером.
– Хорошо, – сказал Форбс и неторопливо вышел.
Бонни уронила голову на прилавок. Вся ее прибыль уплыла в карманы Форбса. Она увидела пенни на прилавке. Это было все, что он ей оставил.
В час дня Бонни ушла в банк. Мистер Свенденброк, президент банка, попытался образумить ее, когда она попросила выписать чек, но Бонни настояла на своем. Она покинула банк, надежно спрятав в сумочке чек.
Она пошла вниз по склону мимо пансиона Эрлины. Вспомнив о наводнении, Бонни вздрогнула.
– Холодно? – раздался мужской голос.
Бонни повернулась, прикрыв глаза от солнца, и увидела Элая, высунувшегося из окна верхнего этажа пансиона. Может, это комната Эрлины? Ей страстно захотелось, чтобы он вывалился и разбил себе череп.
– В такой-то день? – удивилась она.
– Разве магазин закрыт? – Элай посмотрел на часы. – Еще только полдень.
– Не все могут позволить себе валяться в постели целый день, – ядовито заметила она, – но магазин открыт. Я оставила там Кэтти, поскольку собираюсь нанести визит Форбсу.
К огромному удовольствию Бонни, Элай стукнулся головой о раму. Раздались ругательства.
– Какие у тебя дела с этим прохвостом? – спросил Элай.
– Хочу попроситься обратно на работу, – ответила Бонни, надеясь задеть его, – я соскучилась по работе «шарманки». – Сказав это, она пошла прочь.
– Бонни! – заорал Элай. – Проклятье! Вернись!
Бонни ускорила шаг.
Войдя в салун, Бонни заметила, что старые бильярдные столы заменили новыми. Видно, она и оплачивает мебель, которую вносили через боковые двери четверо вспотевших рабочих.
Форбс, наблюдавший за этим, повернулся, когда увидел Бонни. Наглая улыбка расплылась по его лицу.
– Принесла деньги? – радостно спросил он.
Бонни было жаль расставаться с деньгами, заработанными с таким трудом, она ненавидела Форбса и своего отца, подложившего ей такую свинью.
– Ты не получишь ни цента, пока не отдашь мне бумаги, – ответила она. – Кроме того, ты должен написать расписку о погашении долга.
Форбс галантно предложил Бонни руку.
– Может, обсудим это в кабинете? – сказал он. Бонни позволила провести себя в кабинет.
На втором этаже ущерб от наводнения был не так заметен. Форбс очень любил комфорт, поэтому эта часть здания была отремонтирована в первую очередь.
Из дверей, мимо которых они проходили, слышался смех: дела «Медного Ястреба», то есть азартные игры, выпивка и танцы, судя, но всему, шли неплохо.
– Люди постоянно удивляют меня, – заметил Форбс, открывая дверь кабинета.
– Тем, что набивают твой бумажник, – сказала Бонни. Она вошла в кабинет и, не удержавшись, проговорила: – Ходят слухи, что у тебя роман с Элизабет Симмонс. Я, конечно, не верю этому.
Форбс покраснел и повернулся к ней спиной.
