– Почему же не веришь?
Бонни притворно вздохнула.
– Учительница все же занимает определенное положение в обществе. Надеюсь, Элизабет не настолько глупа, чтобы связаться с тобой, вернее увлечься таким… таким…
Форбс покраснел еще больше. Его карие глаза сузились, а руки, лежавшие на столе, сжались в кулаки.
– Каким? – спросил он.
Бонни ликовала: стоило заплатить пять тысяч долларов, чтобы увидеть, как Форбс потерял свое завидное хладнокровие.
– Ну, с содержателем салуна, – весело ответила она, – со сводником, если хочешь.
– Я не сводник, – взвился Форбс.
Бонни притворилась испуганной и сделала шаг назад. Однако она так же спокойно продолжала:
– Это твои собственные слова, Форбс, – Бонни указала в сторону зала, – разве тем женщинам не платят за то, что они развлекают мужчин?
Форбс окончательно смешался. Должно быть, ему больше всего хотелось видеть Бонни на эшафоте.
Бонни открыла сумочку и вынула банковский чек, она отдавала ему все свои деньги до последнего цента.
– Долговые обязательства, пожалуйста, – сказала она, приближаясь к столу Форбса, – вместе с твоей распиской, конечно.
Форбс откинулся на стуле, поглаживая небритый подбородок. Он не потянулся к чеку, его карие глаза смотрели задумчиво.
– Элизабет, наверное, никогда не согласится выйти за меня, – вдруг сказал он.
Бонни замерла от неожиданности и даже почувствовала к нему что-то вроде симпатии. Однако она быстро опомнилась: в конце концов, она отдает ему все, что у нее есть.
– Скорее всего, ты прав. Разве порядочная женщина согласится обвенчаться с таким, как ты?
Форбс пришел в ярость.
– Боже, как добродетельна ты стала в последнее время! А ведь ты, Ангел, была самой соблазнительной приманкой в этом заведении!
– Я только танцевала, – сухо сказала Бонни.
– Да, ты просто танцевала с любым, кто может заплатить.
Бонни вспыхнула, доживи она хоть до ста лет, ей все равно не избавиться от намеков на то, что она была «шарманкой».
– Мне нужны были деньги, Форбс.
Форбс улыбнулся, но в его глазах все еще горело негодование.
– Они и сейчас нужны тебе, не так ли? – его улыбка стала шире. – Вот что я скажу тебе, Ангел. Если ты вернешься в «Медный Ястреб», я соглашусь простить долги твоего отца.
В холодной ярости она сунула чек под пресс—платье.
– Я не сделаю этого ни за какие деньги! – отрезала она, надеясь, что не пожалеет об этом.
Форбс вынул бумаги из ящика:
– Ты поставила точку, Ангел, – сказал он, вздохнув, – ты поставила точку.
Пятью минутами позже она покинула «Медный Ястреб», оставив там пять тысяч долларов, но сохранив гордость, уважение к себе и расписку Форбса.
Войдя в магазин, Бонни увидела Элая. Он рассматривал какие-то ноты, хотя она знала, что он никогда не интересовался музыкой и ни разу в жизни не подошел ни к одному инструменту.
– Что ты хочешь? – спросила она, снимая соломенную шляпу и швыряя ее на прилавок.
Кэтти взяла Роз и ушла с ней наверх.
– Не слишком-то ты любезна с покупателями, миссис Мак Катчен, – заметил с улыбкой Элай.
Бонни сорвала белый передник с вешалки и стала завязывать его на спине дрожащими руками.
– Ты проводишь целые дни в безделье? – парировала она. Странно, что ее больше угнетает пребывание Элая в пансионе Эрлины, чем утрата пяти тысяч долларов.
Вебб застонал наверху, и над головой послышался звук быстрых шагов Сьюзен.
– Кстати, – все еще улыбаясь спросил Элай, – как Хатчисон?
– Почти поправился, – ответила Бонни, подавив улыбку. Так вот в чем дело! Элай остается у Эрлины из-за того, что Вебб лежит в спальне Бонни!
– Многие поговаривают о тебе и Хатчинсоне, и мне это не очень нравится.
«Клянусь, что так!» – подумала Бонни, сохраняя невозмутимость.
