уходя от него. От этого никому никакого ущерба, даже бывшему мужу, а ей все хорошее только прибавится — и здоровье, и благополучие, и уверенность в завтрашнем дне, когда с сонной улыбкой она скажет:
— Вася, разбуди детей. Им в школу собираться пора.
3
Опыты на собаках подтверждали мою гипотезу. Препарат действовал безотказно. Незакрепленные, казалось бы, безвозвратно стертые рефлексы восстанавливались. Ход опытов можно было записывать математическим языком по этапам: образование условного рефлекса без его закрепления — время, необходимое, чтобы рефлекс стерся, контроль — введение препарата — проверка восстановленного рефлекса. Можно было испытывать препарат на людях.
Один доброволец имеется. Правда, здоровье у него неважное, и нельзя было определить наперед, как справится его организм с сильным потрясением. Но выбора я себе не оставил. Нетерпение и так буквально сжигало меня.
В дни опыта я был очень спокоен. Позвонил в лабораторию, сказал, что сегодня не приду. Налил полстакана кипяченой воды и стал перед зеркалом. Положил на язык таблетку. Весело подмигнул своему отражению.
Я проглотил таблетку, запил водой. Присмотрелся к своему лицу в зеркале. Оно нисколько не изменилось: расположенные близко от переносицы глаза смотрели пытливо, редкие брови пытались сомкнуться, на лбу с залысинами резко обозначилась сеть морщин.
Я ждал, наблюдал исподлобья, украдкой за своим отражением, будто боясь его спугнуть. Навязчивые мысли, как стадо упрямых животных, прокладывали один и тот же путь, лезли, толкая друг друга, в одном направлении. Я думал о том, что у природы есть два главных метода осуществления эволюции: первый — одновременность и второй — последовательность перебора возможностей. Чтобы разгадать ее тайны, человек должен научиться следовать по ее пути, научиться подражать ей и в первом, и во втором методе. А сделать это совсем не просто. Ведь у природы в запасе бесконечное время и неограниченная возможность одновременностей.
Однако, хотя время жизни каждого отдельного существа ничтожно по сравнению со временем эволюции, человек научился записывать и сохранять свои наблюдения. Исчерпав время своей жизни, он оставляет их другим людям, потомкам.
Таким образом современный человек может использовать опыт множества людей, накопленный в науке, искусстве, книгах по истории; опыт человечества, сохраняющийся в материальной культуре, в архивах и библиотеках. Обобщая этот опыт, человек научился мысленно следовать по пути Первого метода природы, возмещать недостаток времени личной жизни для последовательного перебора возможностей. Именно на этом пути наука сделала большинство своих открытий, оставив меньше «белых пятен».
Хуже обстоит дело со следованием по пути Второго метода природы. Здесь человека ограничивают, с одной стороны, возможности единичного мозга, даже самого совершенного, а с другой — несовершенство общения с другими людьми, невозможность думать сообща, как бы единым мозгом. Почти каждый из нас сталкивался с математическими задачами, для решения которых необходимо одновременно удерживать в памяти и оперировать множеством неизвестных. Стоит упустить какой-нибудь икс или игрек — и задача не решится, какое бы количество последовательных операций мы ни производили. А таких задач — их можно условно назвать задачами Второго метода — в природе огромное множество.
И потому-то большинство неразгаданных тайн остается в области применения Второго метода, и всякий раз, когда человеку удается одновременно оперировать с большим, чем раньше, количеством данных, он делает открытия. Этим объясняется в какой-то мере и то, что открытия часто делаются людьми, работающими на стыках нескольких наук.
Может быть, в будущем человечеству помогут следовать по пути Второго метода вычислительные машины с гигантскими объемами памяти, к которым миллионы людей смогут одновременно подключаться через различные устройства. Тогда машина поможет людям объединяться в единый мозг с огромными возможностями.
А пока для решения задач Второго метода человек иногда пользуется одним из древнейших механизмов, подаренным ему природой, — вдохновением…
…Я снова взглянул в зеркало, стал пристально присматриваться к себе, изучать свое лицо. Мне казалось, будто замечаю перемены, но тотчас я убеждался в ошибке. Время словно замедлило бег. Я стал задыхаться от волнения и понял, что надо немедленно отвлечься от мыслей, связанных с экспериментом, думать о чем-нибудь другом. Например, о том, что показывали вчера по телевизору — в первой серии детективного телефильма… И я заставил себя вспомнить кадры фильма…
На лесной тропинке у домика лесника обнаружен труп молодой женщины. Похоже, что она спасалась от преследователей бегством, спешила укрыться в домике. Но добежать не успела.
Недалеко от трупа лежала «фомка» — маленький ломик, инструмент воров-«домушников». Видимо, женщина была убита именно «фомкой», так как экспертиза установила, что «удар был нанесен тупым предметом». Причем, удар, судя по всему, был молниеносным: ни лесник, живущий в домике, ни его жена не слышали крика.
Следователь выяснил, что из лагеря заключенных, расположенного за двадцать километров от места убийства, бежал рецидивист. Удалось установить личность убитой. Она работала оператором геологического отряда и в этот день возвращалась в отряд из райцентра, где получила крупную сумму денег.
В конце первой серии заинтригованных зрителей посвящали в некоторые подробности дела. Во- первых, никогда раньше убитая не встречалась с совершившим побег рецидивистом. Во-вторых, вор не мог иметь с собой «фомки». Итак, следователь закончил версию «на нуле». Ему — а вместе с ним и зрителям — предстояло придумать новую версию.
Фильм был не только детективным, но и психологическим. Он увлек меня, и я пытался представить, как будет развертываться действие. Я ставил себя на место следователя, думал: а что бы я предпринял на его месте? И ничего придумать не мог.
А сейчас я вспомнил совершенно отчетливо каждую деталь фильма: согнутую руку трупа, красное платье в белый горошек, шрам на коре березы, заросшее щетиной угрюмое лицо лесника и кривую ухмылку на жирном лице его жены… Я вспомнил даже, как кричали птицы, когда следователь прибыл на место убийства, и какие слова он говорил, впервые придя в домик лесника. Совершенно легко, без всяких усилий я вспомнил тысячи различных вещей, которые могли пригодиться для раскрытия преступления: строчки из учебника криминалистики, прочитанные однажды в ранней молодости, романы Сименона, стихи об алчности мещан и статью об уральских самоцветах — и все эти разнообразные сведения вдруг выстроились в одну цепочку, в висячий мост, по которому мысль легко пробежала через бездну загадок. Я понял, с чего следует начинать поиск: необходимо установить точное местонахождение трупа в момент убийства. И я уже знал, как будет развиваться действие фильма, знал так четко, что мог и не смотреть следующие серии. Следователь поступит так, как поступил бы на его месте я. Он выяснит, что после убийства труп перекладывали и что женщина бежала не к дому, а от домика, спасаясь от грабителей — лесника и его жены. А «фомку» лесник подбросил нарочно, зная о побеге рецидивиста…
И прежде чем волны видений нахлынули на меня и понесли в своем водовороте, я уже понял: началось действие препарата. Понизился порог возбуждения — и через него хлестали лавины импульсов. Открывались ворота шлюзов памяти, из тайных глубин, подхваченных вихрем, всплывали уснувшие там воспоминания. Одновременно усилилась работа корковых областей, особенно тех, где происходило образование ассоциаций. Воспоминания теснились нескончаемыми шеренгами, все время меняясь местами, строки стихов вдруг вырастали рядом с формулами, цифрами… Сравнивались никогда ранее не сравниваемые предметы и явления, такие, как грохот машин и запах фиалок, — и я постигал их скрытый смысл.
Я видел зеленые дремучие симфонии и слышал, как пахнут розы, я видел всплывающие формулы в журчании ручья, ощущал запах грозы в щебетании птиц. Открывались сквозные немыслимые дали, наполненные тонкими ароматами и сверканием молний. Мне казалось, что я стал думать намного быстрее,
