но это спустя час. А сию секунду я насильно возвращаю себя в точку разлада.
Распада.
Развода.
С чего же все началось? Как случилось, что шикарная лестница в небо незаметно обернулась коварной подкидной доской? Ясно, что это произошло не в «Мираже», а задолго до того… Но разве может блистательное начало означать падение вниз?
Купол. Впервые купол распахнул алмазное небо в Москве, хотя и не для полного зала.
– На счет «четыре»… и раз…
– Пошла!!!
Бездна навстречу. Лишь серебряная жила каната нервно дрожит над сеткой. Сетки там быть не должно, но пока она там. Потому что каждый второй прыжок заканчивается в ее жестких объятиях. Нет, нет, это неправда. Не каждый второй, а три из пяти…
Но еще недавно ситуация выглядела гораздо хуже. Совсем недавно казалось, что против меня ополчился сам воздух. И воздух, и душный лимонный свет, и бравурный смех оркестра…
Удар!
Шесть метров свободного полета – и в точку! Удар приходится на напружиненные икры, на смазанные тальком ладони. Шипы педалей впиваются в подошвы. Есть попадание! Амортизаторы мягко пружинят, титановый обод обнимается с канатом, невидимые во мраке мальчишки повисают на страховочных лонжах. Теперь самое важное – устоять, сохранить равновесие, успеть набрать скорость, руль рывком на себя…
– Аа-атлично! Настя, крути, крути! Почему ты снова не послушалась? Какого дьявола ты разгонялась?
Если честно, разогнаться наверху почти негде. Но один дополнительный оборот педалей как раз умещается на площадке. Один оборот – лишняя скорость, лишние метры прыжка…
– Но я хочу именно так. Так красивее!
– Да кто бы спорил? Ясный перец – красивее. Только не получится, – натянуто усмехается Арина.
Как меня заколебал ее вежливый смех! Вот Потапов – он никогда не лыбится напрасно, он честно делает свое дело, считает, измеряет, уточняет формулы, возится с железяками.
Бах! Свет в глаза, десятки прожекторов.
– Тебя заносит, это естественно. Переднее колесо не удержать, оно не зафиксировано…
– А у меня получится!
– Настя. Мы – команда… – поддержал мою мучительницу Владислав. – Мне никак не скомпоновать, ты все время меняешь…
– Но я хочу как лучше!
Владислав делает наброски в блокнотике. Рядом, точно засушенные цветы, распяты три варианта моих сценических нарядов. Розовый Арлекин, золотая бабочка, ведьмочка по мотивам Гоголя. Костюмы дожидаются Марка, он все не едет.
И снова – темнота. Удар, попытка сальто. Одобрительные крики, смешки, паника, синяки от свалившегося сверху велосипеда. Следы от сетки, вся спина – квадратами. Пот стекает по спине, проклятый канат скачет из стороны в сторону, как хитрая извивающаяся змея. Сильнее натягивать нельзя, сказал Потапов – отдача замучает…
Четверо рабочих, упираясь ногами, стравливают тросы. Площадка мелкими рывками опускается вниз. Сверху запрокинутые лица кажутся арбузными семечками.
– Настя. Поверь, без заднего сальто ничем не хуже. Все равно у тебя получается удивительная комбинация.
Что-то они подозрительно улыбчивы сегодня. Хотя должны ругаться и бубнить…
– Этот номер придумала я. Я пять лет мозоли набивала, чтобы это сделать. А теперь мне надо все забыть?
Они переглянулись. Не ожидали такого внезапного всплеска.
– Если ты настаиваешь на хула-хупах, нам придется отказаться от акробатики…
– А как же с лестницей?
Еще какие-то люди, спецы. Помощники Потапова. Арина тоже мокрая, ругается, указывает, куда ставить лестницы. Ругается, потому что арена нужна для следующего номера. В сущности, она толковая баба, гораздо крепче и сметливее, чем преподаватели в училище. Даром, что практик.
– Нам не вместить все…
– Владислав, даже переднее сальто без подстраховки никто не делал…
Перерыв. Очень точное выражение – «вся в мыле». Марк догоняет меня в проходе. Догоняет в арендованной гримерке. Почему-то здесь пусто, но меня еще не настораживает, слишком велик градус после сражения.
Он настиг меня в последний момент, он всегда меня настигал. Как тень, от которой не оторваться, как собственный запах, который не смыть лучшим скарбом.
– Я люблю тебя. Что ты вытворяешь?
За спиной оркестр взрывается тушем, лупит по ушам. Кажется, впервые меня раздражает музыка арены. Там уже звенят, гремят, катают обручи, натягивают турники.
– Это мой номер, это я придумала. Кто она такая, твоя Арина? Что она раскомандовалась?
– Она ставит лучшие трюки. Более толкового профессионала мне не найти. У нас мало времени. Стой… погляди-ка мне в глаза. Ты что, ревнуешь? Настя, ты ревнуешь?! Но это абсурд, это ерунда какая-то…
– Вовсе я не ревную. Просто ты обещал, что будут трое. Что они будут помогать, а не мешать.
Только теперь я замечаю, как он красив сегодня. Все белое, с искрой, бриллианты в запонках. Позади – двое незнакомцев, что-то прячут за спинами. Улыбки, шепот, сдавленный смех.
– Что это?
– Осторожно, не заляпай…
– Да что ты со мной, как с маленькой?
– Я не как с маленькой. Просто у тебя руки мокрые. А это – контракт…
– Это кто – Арефьева?
– Как это «кто»? Это твой псевдоним – ты же сама выбрала. Анастасия Арефьева, как звучит!
И тут происходит нечто невероятное. Его телефон разрывается, но Марк его глушит.
– Я что, должна забиться в истерике? Что за контракт?
До меня не доходило. Да меня все еще не доходило, как до сонной жирафы.
– Это подпись – ты хоть представляешь, чья это подпись? – Марк перекрикивал грохот оркестра. – Это Ги Лалиберте, хозяин «Дю Солей»…
– И что мне теперь, ноги ему целовать?
– Я люблю тебя. Я хочу жениться на тебе. Медный грохот сожрал вторую половину фразы.
– Что ты сказал? Что?
Очень медленно, словно получив коварную стрелу в спину, он начал падать на колени. Одновременно… ну или почти одновременно, распахнулись обе двери – в коридор и в соседнюю гримерку. Оттуда, спрессованный ожиданием, пунцовый от недостатка воздуха, заранее пьяный, повалил цирковой народ.
Ах, Марк, ты – гениальный режиссер!
– Я. Прошу. Твоей. Руки. Я прошу. Тебя. Стать. Моей. Женой.
– Что? Что? – и уже закружилось, понеслось вихрем, и оркестр бесконечно повторял туш, и конфетти с потолка, и кто-то кричал в ухо, что моя мама уже сегодня приедет, и заказан банкет в «Праге», и что все так счастливы за меня…
Женой. Замуж. Женой.
– Скажи мне, скажи. Ты согласна?
– Настюха, а-аа! Здорово мы тебя поймали, а?
– Ты согласна? Я люблю тебя.
Я узнаю кого-то из Киева, узнаю ближайшую подружку, меня жомкают и крутят, и начальство – тут как тут, с цветами. Кажется, такой букет просто невозможно удержать в руках!
Но что мне до букета? Все плывет, растекается, кривится. Проклятые глаза. Они вечно не к месту… И как
