сцене являлись его «детьми», плодами его продюсерского гения, неважно, что новый спектакль он видел уже не раз…
Настя нутром ощущала его восторг, его нервные пики и сомнения. Может, здесь и зарыта дивная тайна семейного счастья, когда муж и жена с одинаковой легкостью вдыхают атмосферу творчества?
В те дни ей казалось, что большего счастья придумать не дано.
– Ги Лалиберте – настоящий чародей, – шептал в ухо Марк. – Чародей, безо всяких шуток, но с потрясающим талантом к деньгам. Он начинал с нуля, бродил по улицам на ходулях каких-то пятнадцать лет назад. Потом заявился к чиновникам и сказал, что будет делать цирк. Его высмеяли… кто мог поверить, что Канада породит новое зрелище? Мир привык к хоккею, к кленовому сиропу и Ниагаре. Мир привык, что цирк пришел с юга, от итальянцев… Но Ги добился, он гений. Первую труппу он собрал из таких же площадных весельчаков. Он сразу заявил, что в его цирке никогда не будет дрессуры. Ни одно животное там не станут мучить… А потом он убедил богачей, нашел деньги и собрал лучшую команду креативщиков. Это семеро… Они запираются и творят из картин, из старых сказок, из легенд… Ты видела? – они выпускают футболки, диски, альбомы. Это корпорация, в России так никто не умеет. Ги отказался от обычной арены, смотри…
Настя смотрела, раскрыв рот.
Сказка распускалась, точно феерический неземной цветок.
На полукруглую сцену слетали ангелы, теряли белые крылья и возвращались наверх в сияющих хрустальных люстрах. Свет творил чудеса, заставки менялись ежеминутно. Внизу жонглеры дрались подушками, над ними порхали искрометные фантомы в обручах, из тайных ниш возникали процессии лилипутов и циклопических гигантов…
– Это шоу делал Даниэль Паска, я тебя с ним познакомлю, ему поручены Олимпийские игры…
Музыка лилась отовсюду, под нарастающее болеро вспыхнуло карнавальное шествие, в нем перемешались марионетки, балаганные петрушки и диковинные птицы. Карлики парили на надувных шарах, человек в длинном плаще грустно брел под хлопьями снега…
– Смотри, это Слава Полунин, наш человек, один из лучших мимов на планете!
Внезапно танцевальные па оркестра сменил глубокий органный хорал. Настя ощутила, как вместе со всем залом ее буквально приподнимает над креслом. А потом жадный луч поймал крошечную фигурку клоуна на велосипеде, тот взлетал все выше и выше, словно парил на вяжущих нотах субконтроктавы…
– Тебе понравилось?
Можно было не спрашивать. Она сидела, оглушенная, выпотрошенная изнутри.
– Ты будешь там. Только не в этом представлении, в следующем. Но ребята готовят не хуже…
Она кивала. Последние дни она почти непрерывно кивала, не успевая за лавиной информации, за сменой жизненных декораций, за гонкой с нарядами, документами, звонками.
– Я куплю нам квартиру в Москве… Настя, ты слышишь? Дай паспорт, оформлять буду на тебя.
– Делай, как ты хочешь…
– Ты даже не поедешь на нее посмотреть?
– Я тебе доверяю.
Тогда она доверяла безоглядно. Доверяла искренним слезам, которые он не постеснялся пролить при всех. Те слезы были дороже бриллиантов, дороже букетов роз, которыми позже заваливали номер, ведь эти слезы вызвала его настоящая любовь…
– Зачем ты это принес? Это очень дорого, я не смогу такое носить.
– Пусть у тебя будет. Ты должна быть самая красивая.
Пусть будут камни. Пусть будет все, она кивала.
– Тебе здесь надо сдать на права. В Америке каждый должен водить машину.
– Но у меня нет времени. Репетиции два раза в день…
– Мы найдем время. Это важно…
Она кивала. Тонула в его любящих глазах.
Но наступало утро, и вечерний настрой неумолимо оборачивался прозой репетиций.
– Марк, это не мое. У меня не получается.
– Все у тебя получится.
– Мы добавим тройной баланс с першами… Быстрый суетливый говор на французском, затем в ответ – такая же английская скороговорка.
– Марк, это не мой номер.
– Будет твой.
– У меня не получится. Зачем ты все меняешь? Зачем эти лестницы, зачем шесты?
Снова быстрый говор, жестикуляция, шумные яркие люди с белоснежными зубами. Настя терялась, жалобно искала глазами Потапова. Потапов присутствовал, и Владислав, и Арина, они продолжали слаженно лепить будущую звезду, но их тоже засасывало. Их перемалывало, увлекало, пережевывало, точно катился по головам громадный каток.
– Месье Паска считает, что нужно использовать подкидную доску…
– Месье Жиль предлагает летающую трапецию, тогда мы гармонично объединим со следующим номером…
– Месье такой-то готов отдать тех двоих русских, они показали эффектный подъем по шесту с партнершей на лобовом перше…
Впервые Настя увидела, как работают за рубежом соотечественники. Проклятый капитализм действительно вышибал пот, но в каком-то смысле артисты уставали меньше, чем на Родине. Здесь все друг другу улыбались, невольно перенимая западный стиль, здесь не спорили по мелочам, всем доставалось достаточно места и времени.
– А что, если плечевой перш на ходулях?
– А куда мы тогда воткнем велосипед?
– Пусть девушка едет навстречу, вниз. А ваши ребята одновременно начинают с балансирами и колесами…
Спустя неделю стало очевидно, что свежеслепленная громоздкая конструкция трещит по швам. Марк куда-то улетал, возвращался, бегал по номеру, вцепившись себе в волосы.
– Настя, у тебя впереди тур по Америке, Лас-Вегас, потом Берлин и Вена. Нельзя так легкомысленно подходить…
– Ты так говоришь из-за денег? Ты боишься, что много денег потрачено?
– Забудь о деньгах, забудь! – Он замирал, хватал ее лицо в ладони, прижимал к себе в порыве нежности. – Ты работаешь там, где собраны таланты. Ты сама звезда, скоро тебя будут встречать полные залы. Но здесь не самодеятельность, здесь все построено на жесткой дисциплине!
– Разве я дурака валяю? – Она совала ему под нос свои мозолистые ладошки, задирала кофту, демонстрировала синяки.
Он морщился, как от удара в поддых, опускался на колени, трогал губами ее ссадины.
– Радость моя, у меня иногда такое впечатление, будто в рабство тебя продал…
– Не в рабство… – Стоило мужу дать слабину, как и она мгновенно теряла пыл. – Не в рабство, я же сама хотела. Я очень счастлива, правда-правда. Но это мой номер, Марк. А ты присобачил меня к силовикам…
И поутихший спор заходил на очередной виток, словно распрямлялась туго сжатая часовая пружина. Менеджеры жаловались русскому продюсеру, находили его среди ночи на другом конце земного шара.
А в святая святых цирка, за стеклянной стеной, отделяющей тренировочную базу от управления, расхаживали те самые семеро, мозговой центр шоу. Впрочем, двое не суетились. Они вообще в цирке не служили, но получали от неугомонного Лалиберте серьезные деньги за генерацию новых идей. Они отсматривали сотни кассет с материалом, рылись в древних фолиантах, покрывали набросками тонны бумаги. Новое шоу подвергалось бесконечной шлифовке. В эту ночь на одном из шести больших экранов застыла в прыжке изящная черноволосая девушка, оседлавшая велосипед.
– Эта русская… Арефьева, да. Она отсеяла все, что ей предлагали…
– Возможно, ей виднее? Номер захватывает.
– Сказать по правде, я давно так не вздрагивал.
– А мне нравится. – Тонкий человек в камзоле и розовом жабо раскурил черную сигарету. – Русские
