Девочка легко опустилась на колени в траву. Свела ладони, словно хотела поймать бабочку. Закусила губу. Глаза стали серьезными.
Дайру не успел ни о чем спросить: воздух под ладонями девочки задрожал, сгустился, принял очертания какого-то предмета… это арбалет! Он лежит на колчане со стрелами!
Цвет сгущался, форма становилась определеннее, четче… и вот уже на примятой траве — самый настоящий арбалет с легким прикладом из вишневого дерева и небольшой кожаный колчан с десятком коротких стрел.
Девочка поднялась на ноги. Красивое тонкое личико резко побледнело, осунулось, под фиалковыми глазами легли темные круги, словно она перед этим не спала ночь.
— Вот, — устало выдохнула она, — возьми.
Дайру поднял арбалет. Пальцы подтвердили: да, не видение!
— Постой-ка, — сказала девочка. — Возьми лучше этот. — Она сняла с плеча свой арбалет, отстегнула колчан. — Вот! Он настоящий, отец купил в Ваасмире. А с этими придуманными вещами вечно хлопоты: в самый нужный миг возьмет да исчезнет!
— Ага, — поддакнул мальчик, принимая подарок, — глаз да глаз нужен с этими придуманными вещами!
Раз уж бред, так пусть будет бред последовательный, до конца.
— Не всегда, — рассудительно возразила девочка. — Ты бы видел, как мой отец придумывает! Знаешь, — доверчиво понизила она голос, — мне иногда приходит в голову: а может, он и мою маму придумал?
— А кто твой отец?
— Ну-у… — Девочка задумалась. — Он тут самый главный. И самый сильный. По-вашему… наверное, король.
— Ага. А ты, стало быть, принцесса. Везет мне на принцесс!
— Что?
— Ничего. Отличный арбалет, спасибо. Я у тебя, выходит, в долгу. Чем и отдарить, не знаю. — Он с сомнением глянул на свой ремень.
— Нет-нет, — поспешно возразила девочка (похоже, ремень ей не понравился). — Но ты, если хочешь, тоже можешь мне хорошее сделать.
— Что? — Дайру откровенно любовался прозрачной чистой кожей девочки, маленькими ушками, русой легкой челкой над высоким лбом и такими огромными глазами, что, казалось, они отбрасывали фиолетовые отблески на щеки. В своем мире он не позволил бы себе пялиться на свободную девочку, но здесь все было иначе — необычно, сказочно. (А в глубине души все-таки пульсировало тревожное: битва, учитель, Сокол, Нитха, Айфер…)
— Ты умеешь целоваться?
Вопрос был задан просто и обыденно, словно девочка поинтересовалась, знает ли ее гость наррабанский язык.
— Что? — Дайру был застигнут врасплох.
— Не знаешь, что это такое? — огорчилась девочка. — А я думала — ты герой. В сказках герои всегда сражаются с чудовищами, а потом целуют красавиц. Я красавица, мне отец сто раз говорил. Ну, я и подумала, что раз ты сражался с чудовищем…
— Нет-нет, — поспешно возразил Дайру. — То есть да-да… Я умею целоваться.
В памяти без приглашения возник образ дородной служанки из соседнего трактира.
— Поцелуй меня! — потребовала девочка.
Дайру тут же забыл грудастую служанку. Он неловко шагнул к этому сказочному существу, доверчиво глядевшему на него снизу вверх.
Ладони подростка легли на плечи девочки, и Дайру понял, что целоваться он не умеет. Вернее, не умел до этого мгновения. Весь его прошлый опыт не стоил и стертого медяка по сравнению с прикосновением к этим прохладным нежным губам.
Когда он выпустил девочку, та разочарованно вздохнула:
— И все? А я-то думала… Вот в сказках… и в «Скитаниях Ульгира»…
Дайру не дал ей договорить. Решительно обнял ее — какая мягкая коса под ладонью! — привлек к себе и закрыл рот вторым поцелуем, ласковым, длинным.
А потом стоял, вдыхая идущий от ее волос нежный, тонкий аромат, и с облегчением осознавал, что гром не грянул с небес, чтобы покарать его за дерзость.
— А может, и не врут сказки, — донеслось откуда-то из-под его подбородка. — Мне понравилось… А как тебя зовут?
— Дайру.
— А меня Вианни.
«Живая Песня… до чего же ей подходит!» — изумился мальчик.
Узкая ладошка скользнула по его ключицам, по шее, наткнулась на грубый ошейник и замерла.
— А это ты зачем надел? — В голосе девочки было простодушное любопытство.
Дайру опустил руки, отступил на шаг. Лицо подростка густо покраснело, губы задрожали. Словно он только что сидел гостем за пиршественным столом и вдруг его пинками выталкивают за двери под хохот слуг.
Но ничего ответить он не успел: девочка вдруг напряглась, словно вслушивалась во что-то, недоступное багровым ушам Дайру.
— Ой, отец идет! Ты с ним будешь разговаривать?
Нет, Дайру не хотел разговаривать с ее отцом! Совсем не хотел! Лучше быть подальше от этого главного и сильного, когда дочка наивно начнет ему рассказывать, как ее целовал долговязый паренек в ошейнике.
Дайру отчаянно замотал головой.
— Ну и правильно, — легко согласилась Вианни, — он сегодня сердитый.
Чувство долга с небывалой силой взыграло в душе мальчика.
— Мне надо вернуться к нашим! Они там, наверное, сражаются!
— Да говорю тебе, глупый, никто уже не сражается. Ну хорошо, иди, только стрелы не забудь. А когда встретимся, ты меня еще поцелуешь?
— А мы встретимся?
— А как же? — удивилась Вианни. — Обязательно. Только не скоро. А теперь иди, отец уже близко.
И ручкой указала, в какую сторону ему идти.
Дайру на миг задержался. В глазах блеснуло лукавое озорство:
— Только чур, пока не встретимся, больше ни с кем не целуйся!
— Конечно! — приподняла она тонкие темные бровки. — В сказках всегда так!
Дайру сделал шаг — и вокруг разметался пустынный берег. Ни леса, ни птиц. Густые сумерки. Костер среди скал. И Нитха поддерживает огонь.
Увидела его, вскочила, радостно закричала:
— Он здесь! Он уже нашелся!
Из сумрака ответили голоса — к костру спешили мужчины. Первым рядом с учеником оказался Шенги.
— Учитель, что это за складка за моей спиной? Я только что из нее вышел, даже на шаг в сторону не ступил.
Если Шенги удивился, то виду не показал. Рука нырнула в вырез рубахи, к талисману.
— Нет у тебя за спиной никакой складки. А до ближайшей топать и топать.
Нитха нетерпеливо дернула напарника за рукав:
— Ой, где ты был? Что-то интересное видел, да? А откуда у тебя арбалет?
Конечно, Дайру предстояло ответить и на эти вопросы, и на многие другие. Но сейчас он глядел на разрумянившееся от волнения личико юной наррабанки и одна мысль отодвинула все прочие на задний план.
Как мог он три года считать Нитху первой красавицей на свете? Почему вообще он счел ее красивой — с этой смуглой кожей, черными жесткими волосами, глуховатым голосом и совершенно не фиолетовыми
