— Сколько они у тебя лежали?
— Полтора года. Ты не бойся, ничего им от времени не сделается. Главное — в воду опустить, хоть в ледяную… Впрочем, кого учу, сам лучше меня все знаешь.
— Я? — деланно удивился седобородый. — Мне-то откуда в таких делах разбираться? Я просто посредник. Мне велели достать — я и нашел.
— Мог бесплатно найти, за Гранью. Эх, Урихо! Нацепил бороду из пакли — так тебя и не узнать? Сапоги бы сменил, вон какие приметные вырезные отвороты!
Глухо помянув Хозяйку Зла, Урихо откинул капюшон. Седая борода нелепо выглядела на красивом лице, искаженном гримасой досады.
Торговец с удовольствием наблюдал за произведенным впечатлением.
— Слушай, я не спрашиваю, зачем тебе понадобился такой поганый товарец…
— Вот и не спрашивай, — перебил его Урихо, который уже пришел в себя.
— …но хочу сказать, что я продешевил.
Торговец остановился, ожидая возражений, но Урихо молчал. Нахмурившись, торговец пояснил:
— Не та диковина, чтоб перед соседями хвастаться, верно? Не знаю, зачем ее кто-то покупает, но скоро узнаю. И весь город узнает. Люди кричать об этом будут!
— Не будут. Заказчик на днях уезжает. Если и поднимется крик, то не у нас.
Торговец недоверчиво хмыкнул:
— Может, и так. Я в чужие дела не суюсь. Я скромный, тихий и неразговорчивый. Неужто такие добродетели останутся без награды?
— Особенно неразговорчивость, да? — усмехнулся Урихо. — Ладно, потолкую с заказчиком.
На самом деле он уже принял решение. Дурак торговец подписал себе смертный приговор.
Торговец, не подозревающий, что перед ним уже распахнута Бездна, вслушался в доносящийся из глубины дома женский голос.
— Это Черная Азалия поет?
— Нет, Шелковинка. Черная Азалия сегодня не выступает.
— Азалия — дрянь и ломака! — обиженно поведал торговец. — Я ее на днях в гости позвал, намекнул насчет красивого браслета. Все вежливо, благородно. А она… мало того что хохотала, как гиена наррабанская, так еще Гахтхору наябедничала. Ну, знаешь, торговец рабами. Такой детина, что если приделать к нему колеса — выйдет осадная башня. Кричал, что из меня потроха через глотку выдавит. Как же, испугался я! Не дождется!
Урихо быстро сообразил, что подворачивается удобный случай.
— Гахтхор? — переспросил он. — А я-то думаю, с чего это он сегодня такой мрачный? Сидит у дверей и вином по самую макушку наливается.
— Кто? Гахтхор? — изумился торговец. — Он же вчера… в Наррабан… домой…
— Задержался на три дня. Говорят, из-за Черной Азалии.
Это известие явно не сделало торговца самым счастливым человеком в Издагмире.
— Ах ты, привела же Многоликая! Знаешь, не буду возвращаться в дом, уйду через пустырь. А ты не забудь, потолкуй с заказчиком.
— Потолкую, — серьезно ответил Урихо, нагнувшись и поправляя подколенный ремень. Сквозь мягкую, прекрасно выделанную кожу сапога он нащупал за голенищем нож. На пустыре найдут еще один труп, не первый и, надо полагать, не последний.
Торговец пробирался сквозь кусты, пыхтя и треща ветвями. Урихо беззвучно двинулся за ним. Вот это ничтожество карабкается на стену. Метнуть нож в спину? Или догнать и ударить?
И тут в осеннюю ночь ворвался кошмар из старых сказок. Непомерно большие крылья распахнулись на полнеба перед глазами оцепеневшего Урихо, бесшумно плеснули по воздуху. На мгновение луна отразилась в огромных желтых глазах. Мышонком пискнул торговец, унесенный в черное небо.
Урихо упал на колени, беззвучно, но истово благодаря богов за спасение.
Древний демон вновь вылетел на добычу!
В этот миг на другом конце города проснулся человек по прозвищу Совиная Лапа.
Разом сбросив марево сна, он поглядел на свою правую руку. Черные сухие пальцы жили собственной жизнью. Они сжимались, сухо постукивая когтями, и резко разжимались.
Лапа словно хотела что-то выцарапать из воздуха. Такое уже случалось с Охотником. И он догадывался, что означают эти злобные движения.
Медленно, сосредоточенно Шенги подчинял себе взбунтовавшуюся лапу. Хищные подергивания понемногу прекратились, рука смирно легла на колено. Однако Шенги она казалась коварным зверьком, который затаился и выжидает случая напасть.
«Я никогда не бываю безоружным…» — с горькой иронией вспомнил Шенги фразу, которую любил повторять на людях. А что делать? Скулить? Ныть? Рассказывать каждому встречному о том, как восемнадцать лет назад на берегу Литизарны орал напарнице: «Ульнита, руби!..» Не дождутся!
Хорошо, что Ульнита растерялась тогда… И никакой он не калека! Лапа хорошо держит меч, особенно после того как мастер из Аргосмира переделал рукоять. А тонкую работу можно делать и левой рукой.
Отогнав невеселые мысли, Шенги встал, огляделся и негромко выругался, вспомнив вечерние события, из-за которых он очутился в пристройке-кухне, вместо того чтобы почивать на своей постели у погасшего очага в башне.
Вечером он и ученики улеглись спать, и тут призрак грайанца-десятника решил, что настало время напомнить о себе. Из мглы послышались завывания, мрачные и грозные, они доносились со всех сторон одновременно.
Испугались ли ребятишки? Да они в восторг пришли!
На три голоса завыли в ответ, подражая руладам привидения. Шенги сначала хохотал, потом сообразил, что паршивцы будут резвиться до утра. Попытался их унять, но из тьмы отзывались невинные голосишки: «Это не я, учитель! И не я! И не я! Это Старый Вояка!», хотя несчастный призрак давно стушевался, заткнулся и исчез.
А вскоре не выдержал и Шенги. Сказал: «Ну и войте, пока не надоест!» — взял плащ и ушел спать на кухню.
Но теперь можно вернуться — ребятишки наверняка уже утихомирились.
Выйдя на залитый лунным светом двор, Шенги думал: а правильно ли он поступил? Может, надо было выдрать их для порядка? Да нет, жалко. Подумаешь, расшалились! Даже гордый Нургидан, который любит строить из себя взрослого. Даже серьезный умница Дайру. Даже Нитха, объявившая себя вэшти этого дома.
Шенги хмыкнул, вспомнив, как в первый день состряпал похлебку и позвал учеников за стол. Ели из общего котелка — мисками позже обзавелись. Мальчишки не заставили себя ждать, а Нитха, удивленно оглядев стол и скамьи, спросила, точно ли, что в доме нет других женщин. Услышав заверение, что она — единственная на все хоромы, малышка преобразилась: задрала нос, сверху вниз поглядывала на мальчишек, после еды властным тоном начала раздавать им поручения по хозяйству. А в ответ на их насмешки негодующе закричала: «Вы должны слушаться, я же вэшти!»
Шенги тогда опешил и даже слегка испугался. Насколько он помнил, вэш по-наррабански означает «замужняя женщина». Не вообразила ли малявка себя супругой хозяина дома? Кто знает их заморские порядки! Но на следующий день купец-наррабанец на рынке объяснил, что вэшти — это главная женщина в доме, хозяйка, которая имеет право делить трапезу с мужчинами. Вот так-то.
Шенги открыл дверь. Лунный свет хлынул в зал. Черная тень хозяина легла на тростниковые циновки.
Напротив входа белело пятно занавески — Нитха в первый же день отгородила себе угол, объявив его «женской половиной». Занавеска была сдвинута, виднелась свесившаяся с подушки толстая черная коса.
Взгляд учителя метнулся в сторону очага. Постели мальчиков были пусты — Нургидан и Дайру
