Всю жизнь подобные картины вызывали у бродяги и авантюриста омерзение.
А сейчас что-то изменилось. Отнюдь нельзя назвать неприятной мысль о вдове с бронзовыми косами. И даже о куче ребятишек, которым, кстати, совсем не обязательно быть сопливыми. Кто знает, может, вырастет хоть один продолжатель отцовского дела…
Дела? А что это за дело? Если погоня за славой и властью, так в этом Айрунги вроде бы разочаровался. Ах, чистая наука, высокое знание? Так алхимией можно заниматься и на Эрниди, разве нет?
Шаунара сонно завозилась, открыла глаза и сразу поднялась на локте. В глазах — ни тени сна. Разом проснулась, как вспугнутая птица.
Айрунги хотел сказать что-то приветливое, но женщина подалась к нему так нежно и маняще, что все непроизнесенные слова растворились в поцелуе.
Наконец — очень не скоро — объятия разомкнулись. Шаунара откинулась назад и, не сводя глаз с лица любимого, сдвинула брови, явно что-то припоминая. Хрипловатым спросонья голосом медленно произнесла:
— «Если ты смотришь в его глаза…»
— Что, милая?
— Ничего, вспомнилось почему-то. Знаешь, жила лет двести назад такая поэтесса — Айсайми Белая Луна из…
— Знаю.
— Я видела один свиток, там несколько строк, должно быть, набросок для будущего стихотворения, только она его так и не написала.
Утренняя хрипотца уже исчезла, Айрунги изумленно внимал переливчатому, выразительному низкому голосу.
— «Если ты смотришь в его глаза и видишь только свое отражение, ты отлично позабавишься, но это не любовь. Если ты смотришь в его глаза и видишь, что в них отражается весь огромный мир, ты, может быть, будешь счастлива, но и это не любовь. Если ты смотришь в его глаза, видишь его душу и не можешь оторвать взора, ты, наверное, будешь несчастна, но это и есть любовь…» Сама не знаю, почему запомнилось.
Айрунги не решился спросить, что же она увидела в его глазах. Вместо этого он задал другой вопрос, который тоже волновал и беспокоил его:
— И где ж это моей красавице выпало подержать в руках такую ценность — рукопись Айсайми?
— В Аргосмире. В королевской библиотеке. Мой отец был придворным летописцем. Я росла книжной девочкой.
— Ты не рассказывала.
— А ты не спрашивал.
Женщина стала приводить в порядок растрепавшиеся в любовной игре волосы. Айрунги чуть не задохнулся, глядя на легкую грацию загорелых рук.
— Мы хорошо жили, отец меня баловал. Шутил, что хоть мы и из Семейства, но отдаст он меня только за королевского советника, не ниже, потому что я красавица. А я это принимала всерьез, маленькая ведь была. Мне казалось, что это самая высокая участь на земле — быть женой советника! — Шаунара улыбнулась, но тут же помрачнела. — Слышал про «мятеж бархатных перчаток»? Его подавили четырнадцать лет назад. Отца обвинили в том, что он подобрал для мятежников древние документы, подтверждающие их притязания. Не знаю, может, и подобрал, для него было радостью рыться в архивах. Но мятежник из него, как из моего ужа кобра. Его приговорили к удавке, нам пришлось бежать на борту «Летней грезы».
— Юнфанни рассказывала. Корабль разбился у этих берегов, да?
Айрунги ничем не выдал своего смятения, сказалась закалка матерого интригана. Но в душе его бушевал пожар. Он-то знал, кто был зачинателем, вдохновителем и главной тайной пружиной «мятежа бархатных перчаток».
Он был тогда молод, весел и нагл. Сейчас от всего этого осталась только наглость.
Выходит, в погоне за властью он сломал жизнь этой девочке и сам того не заметил!
Дочь придворного летописца. Светлая, ничем не омраченная жизнь. Книги, подруги, любимый отец.
И вдруг все рушится. Одиннадцатилетний ребенок оказывается на чужом берегу. Нельзя даже рассказать людям о своем прошлом — ведь ты дочь осужденного мятежника! Ни родной души рядом, ни монеты, ни куска хлеба, ни крыши над головой.
«Я была книжной девочкой…»
— Тебе трудно пришлось, милая?
Шаунара коротко кивнула, занятая больше тем, чтобы аккуратнее связать выцветшей лентой непослушные волосы.
Айрунги задавил в душе угрызения совести. (Ему часто приходилось это делать, и это ему удавалось хорошо.)
— Ничего, милая, — заговорил он бодро. — Мужа-советника не обещаю, но позабочусь, чтобы на Эрниди тебе жилось не хуже, чем когда-то в Аргосмире. Не хмыкай, глупая, ты меня еще не знаешь! Я говорю не о жалованье наставника малышей. Сегодня у меня будет разговор с Фагаршем. Надеюсь, что после этого король станет весьма щедрым. Существуют сведения, за которые короли охотно платят. Прямо сейчас и пойду.
— Это Фагарша ты заставишь раскошелиться? — скептически отозвалась красавица ведьма. — Ой, не думаю. Взгляни-ка — вот так волосы хорошо лежат?
Волосы лежали очень хорошо. Настолько хорошо, что Айрунги расхотелось сразу же, немедленно идти к Фагаршу. Король подождет, пока Айрунги уладит куда более неотложные дела в «садике ведьмы».
— Кому идти, как не тебе? Ты в «Смоленой лодке» все ходы-выходы запомнил!
— Меня там тоже неплохо запомнили. Только сунься…
Шершень и Красавчик сидели над обрывом на том самом месте, откуда вчера Ураган командовал сражением, и уныло смотрели вниз.
Гавань была как на ладони. У пристани покачивался крутобокий двухмачтовый красавец. Это был пришедший на рассвете «Дикий гусь».
«Белопенный» уже отчалил, поручив милосердию местных жителей тела капитана, Варраха и еще двух пиратов, валяющиеся за солеварней: добродушные эрнидийцы наверняка не оставят бедняг без огненного погребения.
Пираты так спешили поднять якорь, что даже не выяснили, кто будет новым капитаном. Это можно было решить и в открытом море, подальше от острова, полного демонов и чудовищ.
Но одно дело морские негодяи успели сделать, как ни торопились: избили и ограбили Шершня и его приятелей.
Если пираты не убили тех, кого считали виновниками всех своих неприятностей на острове, то лишь из суеверия: боялись, что души вредных силуранцев уйдут в плавание вместе с «Белопенным». Атак в плавание ушли только старинные драгоценности, раздобытые некогда в Кровавой крепости. И все золотые монеты.
Осталось кое-что в суме Лейтисы — в «Смоленой лодке». Казалось бы, забирай да радуйся! Золота не только хватит заплатить за проезд на борту «Дикого гуся» для всех четверых в любую точку этого мира, но еще и останется… ну, скажем скромно: на кружку пива с сушеной рыбкой.
А вот как бы не так! Попробуй забери собственное добро!
Поток магической энергии, связывавший Эрниди с развалинами Кровавой крепости, оборвался как раз в тот момент, когда Лейтиса превращалась из юной женщины в старуху. Преображение остановилось на середине, и теперь разбойничью шайку украшала рыжеволосая молодка лет тридцати с небольшим. И если порой Лейтиса вздыхала о юной прелестнице, которую не так давно видела в зеркале, то тут же для утешения напоминала себе, сколько ей лет на самом деле.
Но как добыть оставленную в «Смоленой лодке» сумку? Кто отдаст ее женщине, которая хоть и похожа
