крестьянская клячонка, а скакун астахарских кровей!
Парнишка застучал в дверь, потребовал, чтоб эта мышь деревенская бросила свои глупые шутки. А та отвечает: «Не ори! Я же проиграла тебе доброе дело, верно? У тебя над головой люк. Заложи его на щеколду и не высовывайся. До утра сиди тихо да помни: не открывай, кто бы тебя ни звал!» Ушла было, но вернулась и еще раз повторила: «Кто б ни просил — не открывай люк!..»
Зиннигир говорил, что в этот миг ему стало холодно, словно в сугробе очутился. Даже зубы застучали. Было темно, но в щели между косяком и дверью падало немного света. Мальчишка разглядел над головой люк, взял в углу вилы и рукоятью задвинул щеколду — здоровенную такую, настоящий засов. А потом забился в уголок и стал утра ждать. Страшно ему было.
Настала ночь. И слышит Зиннигир — кто-то по лестнице на сеновал поднимается. Вот доска скрипнула у кого-то под ногой… Вот лошадь в стойле прижала уши и захрапела… Зиннигир в комочек сжался, а наверху возле люка возня… И вдруг сверху голос хозяина: «Эй, паренек! Твой старик тебя кличет!»
Зиннигир обрадовался, хотел было отозваться, да вовремя смекнул: а почему хозяин сразу его не позвал? Зачем наверх полез, люк открыть пробовал? Притих мальчишка — ни словечка, ни звука. Хозяин и так, и этак, и по-хорошему, и с бранью, а Зиннигир молчит.
Слышно, спустился хозяин с сеновала. А вокруг конюшни вроде как толпа негромко переговаривается, только слов не разобрать. И вдруг голос звонкий такой, знакомый: «Эй, дурень, вылезай, я же пошутила! Тебя твой старик зовет, беги скорее!»
Зиннигир не осмелился даже ответить: мол, что ж ты дверь не отворишь, почему я через люк карабкаться должен? Трясется в углу, а рядом лошадь копытами в стену бьет, ржет от ужаса. Но человек любопытнее скотины: Зиннигир подполз к двери, глянул в шель. Видит — двор лунным светом залит, а по нему серые тени скользят. И такой голодный вой со всех сторон всколыхнулся, что бедняга потерял сознание.
Когда очнулся, в щели светило солнце. Подумал: может, примерещились ночные страхи? Вскарабкался по яслям к люку, взобрался на сеновал, стал по лесенке во двор спускаться. А на земле у лестницы сидит Шайтира. Ждет. В руках его дорожную суму держит. Испугался Зиннигир, а девчонка этак строго говорит: «Выспался? Вот твоя сума, а вот дорога. Беги, догоняй своего старика. Он тебя дожидаться не стал. Хоть слепой, а побрел понемножку — дорога-то ровная!»
Глянул мальчишка ей в лицо — а у нее на подбородке полоска засохшей крови…
От страха Зиннигир света не взвидел. Выхватил у девчонки суму и бросился бежать. Ног под собой не чуял, голова шла кругом. Бежал, пока не свалился…
Очнулся в какой-то повозке. Оказалось, его подобрали циркачи. Начал Зиннигир рассказывать про свои приключения, а они ему мокрую тряпку на лоб: помолчи, бедолага, тебя лихорадка бьет! А потом он сам поверил, что ему в бреду тот вой чудился.
Но несколько лет спустя рассказал ему кто-то легенду о Полуночной деревне. Остановился там в давние времена гость с тугим кошельком. Крестьяне позарились на золото и убили его. Умирая, тот проклял деревню. С тех пор живут там с виду люди как люди, но в полнолуние превращаются в двуногих волков. И горе человеку, который попадет к ним в лапы — растерзают и сожрут!
— Это не здесь, да? — боязливо спросила из-за занавески Нитха. — В Силуране?
— Это не здесь, — вместо Дайру ответил Нургидан. — Здесь водится кое-что пострашнее. Слыхали, что сказал чучельник? Возвратилось Совиное Божество!
— Ой! — мышонком пискнула Нитха. — То, с которым учитель сражался?
Шенги на крыльце усмехнулся, вспомнив рассказ девочки в день их знакомства.
— То самое! — подтвердил Нургидан. — Превращается то в человека, то в сову. Твари, что ему служат, прежде были людьми, но серый камень их изуродовал.
Наступило молчание. Шенги догадался: в памяти ребятишек возникла его лапа.
Наконец Нургидан хрипло заговорил:
— Когда он в человеческом облике, его можно убить. Тогда душа в образе совы улетает в лес и забывает, что она — демон.
— Да, — отозвался Дайру, — я читал… Сова летает по лесу как обычная птица, но ее тянет к алтарю, который охраняют жрецы. Садится на камень, впитывает темную силу, раз за разом, из года в год. А потом демон вспоминает, кто он такой… мечется по лесу, ударяется о грудь встречного путника, вцепляется когтями в тело, и мертвая птица падает на землю, а дух Совиного Божества вселяется в человека.
— Значит, сейчас по свету ходит… — Нитха не закончила фразу.
— Да! — зловеще сказал Нургидан. — Мужчина, женщина или ребенок. И не просто по свету, а по Издагмиру!
— Вот почему все боятся сов! — догадалась Нитха. — А можно совсем убить этого?..
— Можно, — тоном знатока заверил Нургидан. — Надо разбить алтарный камень.
— Еще можно его убить, когда он в совином обличье, — припомнил Дайру. — Только для этого нужна какая-то особенная ненависть.
— Какая еще — «особенная»? — не понял Нургидан.
— Ну… не знаю, как слышал, так и повторяю. Сказители говорят: мало обычной ярости боя — надо, чтоб сердце ядом жгла черная ненависть. Иначе удар придется мимо и сова сумеет улететь.
— И откуда эти сказители всегда все знают?! — восхитилась Нитха.
— Да им бы только красиво набрехать! — веско заявил Нургидан. — Трепотня все это! Птица, она и есть птица. Главное — ее поймать, а там разберемся.
— Поймай сначала! — фыркнула Нитха. — Да она сама тебя…
— Ну, есть у меня кое-какие мысли… — не спеша начал Дайру, но не закончил: учитель, который замерз на крыльце, отворил дверь и вошел в зал.
Занавеска «женской половины» поспешно задернулась. Воцарилась трогательная тишина. Славные, послушные детки кротко спали, очень, очень ровно дыша.
Шенги усмехнулся, стянул сапоги и нырнул под одеяло, сшитое из меховых обрезков.
Можно было ожидать, что неприятный день останется позади, плавно перейдя в тихую ночь, дарующую отдых и покой.
Как бы не так!
Где-то за полночь со двора донесся душераздирающий вопль. Шенги, вскочив, сорвал со стены меч и босиком вылетел за порог. За плечом колыхнулось что-то белое.
Шенги на бегу обернулся, но тут же сообразил: это запуталась в занавеске маленькая вэшти.
В потоке лунного света посреди двора стоял Старый Вояка. В этот миг он был очень похож на живого человека, причем перепуганного до потери соображения.
На крыльцо следом за Шенги выбежал Дайру с горящим факелом.
— Что случилось? — взволнованно спросила из-за спины Дайру девочка, которая успела вырваться из объятий коварной занавески.
— Чудо-о-вище! — взвыл призрак. — Здесь… только что…
Нитха ойкнула.
— Здесь никого нет! — отозвался голос с порога конюшни: Нургидан стоял в дверях с топором в руках. — И на сеновале никого!
— Чудо-овище! — снова возопил призрак.
— Ты-то с какой стати орешь? — ответил неожиданно спокойно Дайру. — Хоть бы и впрямь чудовище — что оно тебе сделает? Покусает? Тебя пристукнули два с половиной века назад!
Призрак замолчал. Он был похож на человека, который во всеоружии примчался на поле боя и обнаружил там вместо битвы веселый деревенский праздник.
— Осмотреть двор! — скомандовал Шенги и, спрыгнув с крыльца, направился к кухне.
— Пугает нас глупое привидение! — фыркнула Нитха, перегнувшись через край сруба и заглядывая в черный провал колодца. Дайру светил ей факелом.
Поиски были недолгими и ни к чему не привели.
