— Ты идешь в Подгорный Мир? Сейчас?! Опасно же!
— Еще бы не опасно! Однако, почтенный, бывает добыча, ради которой босиком на борону шагнешь! Если останусь жив, на обратном пути смогу купить твой постоялый двор и не заметить, что в кошельке полегчало.
За угловым столом прекратилось перешептывание.
— И ты идешь один? — продолжал изумляться Даупар.
— А с кем? Напарника нет. Не пролазу же какого звать, извини за выражение!
Урихо жестом остановил злое движение одного из своих прихвостней.
— А ученики еще зеленые. Не потащу я детишек на очень, очень опасное дело, даже если оно чистым золотом звенит! Дома ждут, все трое. — Совиная Лапа ухмыльнулся. — Как в байке про жреца и его трех учеников. Не слыхал, почтенный?
Хозяин качнул головой. Шенги принял из рук подошедшего парнишки кубок с подогретым вином, отпил глоток и начал рассказывать:
— У одного жреца было трое учеников. Отправил он их как-то на крышу храма, на молитвенное бдение. А сам спать улегся. Мальчишкам лень стало до рассвета взывать к богам, решили тоже вздремнуть. А по двору ходил раб-сторож. Двое парнишек сунули ему по медяку и научили, что врать, если учитель проснется. А третий ничего не дал — авось обойдется.
Шенги сделал еще несколько глотков, краем глаза наблюдая, как собранный, серьезный Урихо что-то шепчет сидящему рядом приятелю.
— А вот не обошлось. Ночью жрец проснулся, выглянул в окно — крыши-то снизу не видно! — и важно так вопросил: «Эй, что делает мой старший ученик, Блистающий Путь?» Сторож в ответ отбарабанил, как было велено: «Созерцает звездное небо, проникаясь предвечной мудростью Безымянных!» — «Он молодец! Хвалю! А что делает мой средний ученик, Пылающая Звезда?» — «Постигает светлые и темные стороны своей души, дабы впредь противиться собственным недостойным желаниям!» — «Им можно гордиться! А что делает мой младший ученик, Проницающее Око?» — «Этот? — хмыкнул сторож. — Этот тоже дрыхнет!»
Хозяин вежливо посмеялся. Шенги залпом допил вино.
— Вот такая байка, вчера рассказал десятник Киджар. Ну, любезный, плату с меня бери сразу, в долг не верь. Зато если вернусь, не такую мелочишку у тебя потрачу!
Прошитые корнями стены оврага круто поднимались вверх. Небо застили переплетенные ветви, превратившиеся в темный ажурный свод.
Урихо с каменным лицом взвел тетиву арбалета, вложил стрелу в зарядную канавку, потоптался на устилающей дно оврага палой листве: в момент выстрела нога не должна поскользнуться на грязи, скрытой под бурыми листьями.
Тяжелый арбалет оттягивал руку, но Урихо крепился: в любой миг перед ним мог возникнуть возвращающийся из-за Грани Подгорный Охотник.
Но он появился не там и не так, как ожидал Урихо.
Отделившись от темного сплетения ветвей, гневный противник обрушился на плечи пролазе, сбил с ног, покатился вместе с ним по листве. Арбалет отлетел в сторону. Падая, он выстрелил, стрела глубоко ушла в глинистый склон оврага.
Урихо рванулся прочь, но получил тяжелый удар в лицо и затих.
Когда пришел в себя, обнаружил, что лежит лицом вниз на сырой листве. Причем листва эта обильно перепачкана кровью, сочащейся из его разбитого носа.
— Очнулся? — окликнул сверху ненавистный голос. — Тогда вставай. Я тебя в город на плечах не потащу.
Пленник повиновался. Видели бы сейчас пролазы своего надменного, щеголеватого вожака! Перепачканная одежда, хлюпающий окровавленный нос, мрачное и какое-то отсутствующее выражение бледного лица — словно Урихо не мог сообразить, где находится. Сделав несколько шагов на подгибающихся ногах, он тяжело уселся на торчащий из земли толстый корень.
Но пролаза только выглядел раздавленным и побежденным. В голове, шумящей от удара, тонко зудела мысль: нож в рукаве! Перевязь с мечом враг с него снял, а обыскать не успел!
Охотник уловил в облике пленника что-то фальшивое и веско предупредил:
— Дернешься — будет очень, очень скверно! То, что от тебя останется, нельзя будет положить на погребальный костер — оно с поленницы наземь стечет.
— Давно догадался? — проигнорировал угрозу Урихо.
— Ну, трудно сказать… Что ты молол про четырех Клыкастых Жаб в горах — это пустяки. Не приврешь — красиво не расскажешь. Я тоже, бывало, спускал на слушателей стаю драконов. Хотя все знают, что драконы стаями не летают.
Урихо кивнул. Равнодушие не было показным: ему и впрямь было безразлично, что враг узнал его позорную тайну. Он подался вперед. Рука, вроде бы бессильная, свесилась вниз… Только это и имело значение — тяжесть ножа, скользнувшего в ладонь!
— А выдала тебя ящерка, которую ты продал Тагиарри, — продолжал Охотник. — Сам прикинь: Нурвеш хвалится Хранителю, что принесет добычу, какая попадается раз в жизни. После этого он исчезает вместе с братом, а ты притаскиваешь на продажу редчайшую тварюшку, которую можно подманить только на пение. У Нурвеша, помнится, был дивный голос. А про твою манеру петь Черная Азалия говорила… не помню, то ли с верблюдом тебя сравнивала, то ли с больным петухом.
— Она так сказала? — переспросил Урихо, осторожно разгибаясь. Пальцы стискивали нож.
— Именно так. Тут я и припомнил, что ты якобы шестнадцать лет шляешься по Подгорному Миру и до сих пор он с тобой не сладил. Слушай, крепкая натура, ты хоть раз за Грань ходил?
— Нет, — спокойно признался Урихо в том, чего даже под пыткой не рассказал бы своим прихвостням. — С тех пор как был учеником, ни разу.
— Я так и подумал. Ведь ты тоже ученик Лауруша.
— Да, ты понимаешь, — мертвым голосом проговорил тот, кого уже нельзя было назвать пролазой. — Ты помнишь, как старик вдавливал в душу страх перед отравой Подгорного Мира! Я так и не решился…
— А жил тем, что убивал и грабил Охотников, да? И своих пролаз небось тоже?
— Их-то что жалеть? — цинично усмехнулся Урихо. — Им все равно недолго людьми оставаться. — И вдруг ему нестерпимо захотелось выговориться перед человеком, ко-торого он собирался убить. Урихо сорвался на крик: — Ты хоть знаешь, что это такое — исходить тоской по Подгорному Миру и не сметь пройти через Ворота! Да я бы все будущие жизни отдал за крупицу Снадобья! Но ни разу его не нашел… ни у одного из Охотников, которых… — Он взял себя в руки и замолчал.
На мгновение Шенги испытал сочувствие к тому, кто был воспитан Подгорным Охотником, но отлучен судьбой от страшных и прекрасных земель за Гранью. Подавив в себе это чувство, Совиная Лапа строго сказал:
— Да, об Охотниках… Это ведь ты их так лихо истреблял в Издагмире?
— Не я один. Хотел, чтоб Хранитель признал Охотниками меня и мою ватагу. Так унизительно быть пролазой! Заодно отомстил бы Лаурушу и Гильдии за то, что меня вышвырнули. Но Тагиарри решился бы взять нас на службу лишь тогда, когда не осталось бы под рукой ни одного гильдейского Охотника, а Твари вконец запугали бы округу.
— Для того и балаган с водяными ежами, запущенными в озеро?
— Ну да. Ежи начали бы жрать людей, ты бы героически погиб при попытке управиться с хищниками. Погиб бы, не сомневайся, все было продумано. Затем являюсь я и красиво усмиряю Тварей. Один из моих парней знает приманку — ежи с другого конца озера приплывут на запах! А если добавить в приманку яда…
— Понятно. Следы Клыкастой Жабы на дороге — это деревянные «лапы» на сапоги надеты, верно? Напортачил ты со следами. Сразу видно, что за Гранью давно не был. А кто летом ревел на меня в лесу?
— Один из наших смастерил трубу: подуешь — и жуткий рев. Не отличить от Клыкастой Жабы!
