Из этого состояния его вывел скрип двери.
— Где тебя демоны носят? — грозно обернулся Вьянчи к вошедшей женщине. — Как в гости ходить, так и ночевать там? Порядочная жена не…
И замолчал, увидев ее распухшие босые ноги с пятнами засохшей крови.
Юнфанни, не обескураженная холодным приемом, прошла через трапезную, села рядом с мужем, откинулась к стене и закрыла глаза.
— Ой, не начинай, Пышечка, ладно? — жалобно протянула она. — Ночь была тяжелая. Облава. Пришлось уходить по скалам.
Трактирщик молча встал, ушел на кухню, вернулся с чашкой топленого гусиного жира.
— Я этих паршивок, служанку и кухарку, занял делом, чтоб в трапезную не сунулись.
— Да я в комнату уйду, — сказала Юнфанни, не делая попытки встать.
— Сиди-сиди, тебе ходить больно!
— Гости могут спуститься…
— Они еще дрыхнут.
Вьянчи положил босую ногу жены себе на колено и начал осторожно смазывать порезы и ссадины гусиным жиром.
— И что тебя, дуру, носит на эти моления? Допрыгаешься до изгнания! Кто тогда по хозяйству хлопотать будет — дори-а-дау? От детишек наших толку мало, сама знаешь. Опять-таки внуки пойдут, им бабушка нужна, а не страдалица за веру!
— Ох, как хорошо! Спасибо тебе, Пышечка.
— Ты по скалам скачешь, как коза весной, а мужу совет нужен!
Вьянчи рассказывал о постоялице, появившейся ниоткуда. Юнфанни сидела с закрытыми глазами и казалась спящей, но не пропустила ни слова.
— Красивая? — спросила она вдруг.
— Очень. Волосы, как темный мед. Высокая, фигуристая. Почти как ты, но, конечно, ты лучше.
Коротышка трактирщик искренне считал жену образцом красоты. Даже теперь, когда ей сорок и у нее двое взрослых детей. За свои слова он был вознагражден легкой улыбкой. Но тут же Юнфанни нахмурилась:
— Думаешь, воры?
— Не знаю. Вообще-то похоже… На даме драгоценностей, как на бродячей собаке блох. Да какие камни крупные — хоть клади вместо гнета, когда капусту квасишь! А ты знаешь, я в молодости был в Аргосмире подмастерьем у ювелира…
— Знаю, Пышечка, не надо в сотый раз… В камнях разбираешься, кто же спорит! Ну и что? Обвешалась красотка стекляшками — пусть, раз ей нравится!
Трактирщик загадочно улыбнулся и с удовольствием произнес:
— А вот и не стекляшками! Настоящие камни, так-то! И у каждого массивная оправа! Старинная! Дивной работы! Вот!
Юнфанни открыла глаза, резко выпрямилась:
— Настоящие?!
— Еще какие! Имя назвала легко, без запинки. А слуга вздрогнул и быстро так на нее посмотрел, словно ожидал услышать что-то другое. А слуга — не поверишь! — в бархате!
— Небось господские обноски… Где он сейчас?
— На кухне. Приглядывает, как госпоже готовят смородиновый отвар с медом. Да ни за чем он, стервец, не приглядывает, кухарку по заднице шлепает. Я заходил, видел.
— Вот что, Пышечка, принеси мягкие туфли — те, старые, в чулане… Сама отнесу отвар госпоже. Гляну, какое счастьице послали Безымянные-Безликие за неустанные молитвы…
Так и получилось, что с кубком отвара на пороге комнаты гостьи встала сама Юнфанни. Она и нарвалась на дикое зрелище: перед зеркалом торчало косматое седое пугало и держало в пергаментно- желтых руках ожерелье.
Юнфанни вскрикнула, уронила кубок. Старуха обернулась — ну и рожа! — и вскочила со стула. Даже в испуге и растерянности трактирщица успела заметить, что на этой твари открытое синее платье с сиреневым корсажем — точь-в-точь как муж описал наряд гостьи.
Жуткая старуха прыгнула вперед, ожерельем стегнула хозяйку по лицу, целясь в глаза. Ожерелье лопнуло, камни разлетелись по комнате. Юнфанни вскинула ладони к глазам, закричала, шарахнулась в сторону. Бабка проскочила мимо нее в коридор.
Дверь была крайней, у самой лестницы. Снизу доносился топот: это спешил на крик жены трактирщик, следом за ним торопился Красавчик.
Юнфанни встала в дверном проеме, махнула рукой:
— Воровка! Старуха! В платье госпожи! Наверх побежала, на чердак!
Вьянчи помчался туда, куда указывала гневная длань его супруги.
Толстячок трактирщик так и не понял, как ухитрился оступиться на знакомой лестнице. Его что-то больно ударило по лодыжке… но там же не за что было зацепиться ногой!
Возможно, эту загадку мог бы прояснить Красавчик, бежавший след в след за хозяином. Так или иначе, трактирщик рухнул под ноги парню, который ловко через него перепрыгнул. Вьянчи кубарем покатился вниз, а Красавчик ринулся на чердак, крикнув через плечо:
— Хозяюшка, помоги мужу!
— Пышечка, ты живой?! — кинулась Юнфанни к супругу.
А Красавчик в два счета оказался на чердаке и на третий счет получил по башке коромыслом. Задругой конец коромысла держалась бабка, готовая дорого продать свою свободу.
То ли у молодого разбойника была дубовая башка, то ли старуха в последний миг узнала сообщника и успела слегка отклонить подобранное в куче старых вещей «оружие»… Так или иначе, парень не лег замертво к ногам в синих туфельках. Более того, проявил редкую для себя способность мыслить быстро и толково.
— Снимай платье! — приказал он без тени заикания или «распевания».
— А?.. Как?.. Что?.. Зачем?.. — Бабка в панике вцепилась в платье, словно его собирались сорвать с нее силой.
— Платье снимай, дура! И туфли! Да скорей, а то сейчас набегут!..
Старуха настолько ошалела от происходящего, что подчинилась парню, которого до сих пор презирала и поколачивала по любому поводу.
Скинув через голову платье, бабка осталась во всей своей неприглядной наготе. Подхватив ее одежду и туфли, Красавчик устремился вниз, бросив:
— Жди! Как смогу — приду!
И тут же с лестницы донесся его вопль, полный гнева и страха:
— Да что ж это за притон такой? Воры бегают, демоны летают…
По обрывкам голосов бабка поняла, что челядь и хозяева сгрудились вокруг Красавчика, а тот излагает складную историю, как догнал воровку, уцепил за подол, а та огненным языком вылетела из одежды и унеслась в чердачное окно. Вот и доказательство: платье и туфли — надо же, и не обгорели совсем!
Не успела Лейтиса перевести дыхание и порадоваться неожиданной смекалке парня, как стерва кухарка предложила осмотреть чердак — мол, толпой не так боязно!
Не дослушав, старуха кинулась к чердачному окну и опомнилась лишь на загаженной птицами дощатой крыше.
Было холодно, неуютно и страшно… да, страшно! Будь на Лейтисе платье, она не струсила бы принять бой хоть со всеми здешними слугами, но так…
А тут еще опомнилась Орхидея, принялась осыпать ее упреками. Бабка отвела душу, в увесистых выражениях посоветовав «подруге» заткнуться, а потом начала прикидывать, как быть дальше. В комнате должно быть второе платье, в сумке. Добраться бы туда, одеться, собрать драгоценности — и ходу из «Смоленой лодки», чтоб ей потонуть!
А почему не попытаться? Ставни в комнате нараспашку… Только не сообразить, где ее окно… Ах да! Хозяин хвастался, что окна комнаты выходят на море! Отлично! Со двора ее могли бы заметить, а с моря —
