— Вы зря пытаетесь поймать: то, что Борька был талантливее в тыщу раз меня, секретом ни для кого не является…
— Простите: Борька «был»?
— Что — «был»?
— Да вы сказали: «Борька был»! Он — не существует больше?
— Оставьте это, прекратите вы меня подлавливать! — сморщился Белов. — Я лишь оговорился.
— Ясно.
— Так вот. Возвращаюсь: Моцарт и Сальери. Это не так. Вернее, так, но не совсем. Да, Борька — Моцарт, безусловно. Но я-то — не Сальери! Я тоже Моцарт. Только очень маленький. Во-о-о-т такой! Малюсенький! И слава меня беспокоила ровно настолько, насколько она определяла разумный уровень благополучия. И в молодые годы Глазунов, Шемякин были для меня кумирами, а вовсе не несчастная тень нищего Ван Гога, спившегося Саврасова. Вы понимаете? Вот Айвазовский — дом, китель золотом расшит, седые бакенбарды, двор, слуги, тысячи картин, ученики… Вот это про меня, рабочую лошадку… А Моцарт и Сальери — это просто чушь! Какая зависть, что вы?
— Ну, кроме зависти есть еще деньги.
— Да. Немаловажный фактор. Но и тут — увы. Яхоть и с краю по талантам, но в денежном смысле всегда был вполне благополучен. Заметьте, кстати, я, говоря про себя, только что употребил слово «был». Так вот, я был и есть достаточно обеспеченным. Работал и работаю по двенадцать часов в день. Прагматик. Меркантилен. Не Сальери.
— Ага. О меркантильности мне тоже есть что вам сообщить, — следователь полистал лежащую перед ним пухлую папку с делом. — Вы знаете, например, что в августе, в ваше отсутствие, ваше общее с Тренихиным доверенное лицо, некто Свешников Анатолий Петрович, осуществило по вашим поручениям продажу ряда ваших работ на аукционе в Англии, в Глазго?
— Конечно, знаю.
— Погодите! Вот… Ваших работ было продано две — по цене сто пятьдесят фунтов и сто семьдесят фунтов.
— Я это знаю лучше вас!
— Опять спешите! А про Тренихина? А-а, вижу по глазам, что вы не в курсе. Ну, понятно: Свешников, ведь бывший адвокат — трепло, да не болтун. Так вот. Было продано там же, с аукциона, двенадцать акварелей Тренихина на общую сумму пятьдесят восемь тысяч фунтов стерлингов. А? Каково?
— Да. Что и говорить… — Белов был заметно потрясен. — Я знал, что Борька восходящая звезда первой величины, но так чтоб! Круто, круто…
Они помолчали, думая каждый о своем.
— Скажите, вы по-прежнему считаете, что он, не заходя домой, мог отлучиться по грибы, точнее, по летающим тарелкам, виноват?
— Но он-то ведь тогда не знал об этом, о таком успехе!
— Однако, если поверить вам, выходит, что его это и не шибко интересовало: успех там или нет, и если да — то да насколько? Есть, нет ли у него — около ста тысяч баксов-то — это совершенно неважно; летающие тарелки двадцатилетней давности в тайге — вот что актуально. Так, что ли?
— Выходит, так.
— Мне иногда кажется при разговоре с вами: то ли вы слегка абажуром продвинулись, то ли нас за полных дебилов держите.
— Не то и не это, к сожалению.
— Но вы же, я так понимаю, предлагаете нам — следственной группе — отправиться на розыски в тайгу, по совершенно неопределенному адресу и поискать там? Поискать следы после того, как прошла масса дождей? А может быть, и снег уже выпал. Верно? Ведь вы именно это предлагаете?
Белов пожал плечами, но, подумав, все-таки сказал решительно:
— Да. Я бы тоже мог принять участие. Если позволите. За счет своих средств, разумеется…
— Ну, то есть повторяю — экспедиция? На землю Санникова, так сказать?
— Ну, что-то вроде.
— А вот скажите мне вот что, Николай Сергеевич, дорогой. Вы замечаете, что мы с вами сейчас, в данный момент, находимся в прокуратуре? В следственном отделе?
— Не понял вас, простите?
— Я объясню, — охотно улыбнулся следователь. — Мы — в прокуратуре. И наш отдел, учитывая важность и серьезность обстоятельств, может, конечно, привлекать другие ведомства. Допустим, контрразведку, уголовный розыск, запрашивать архивы. Но клуб туристов? Мы не папанинцы, у нас начальник не Руал Амундсен, не Дежнев с Крузенштерном, да вы и сами-то отнюдь, насколько я понимаю, не Хер Туйердал…
— Тур Хейердал, — поправил Белов.
— Извините. На языке крутилось.
— Да, витиевато очень, — кивнул Белов. — Вы попроще.
— Попроще. Есть! По делу об исчезновении художника Тренихина известны следующие факты. Он путешествовал в компании с вами по глухим районам европейского севера России, после чего, домой не возвращаясь, исчез бесследно. Несмотря на то что в Москве имел весьма серьезные обязательства. Несмотря на то что его ждала чрезвычайно крупная денежная сумма, о точной величине которой он не знал, но мог легко догадываться. Далее. Он исчез вместе со своими последними работами — с восемью картинами, ориентировочная стоимость которых не менее десятка тысяч долларов. И! — Власов поднял палец, подчеркивая важность момента. — И через четыре недели после его исчезновения на вашей выставке, Николай Сергеевич, появляется восемь акварелей, хоть и подписанных фамилией Белов, но по оценке экспертов — единодушной! — принадлежащих кисти Тренихина.
— Ну, ясно! — едва не рассмеялся Белов. — Я убил Борьку за восемь акварелей! За десять тонн баксов! И в землю закопал, и надпись надписал: «Белов»! Смешно, Владислав Львович, просто смешно! Типичнейшая подтасовка!
— Восемь пропали, и восемь же всплыли, не так ли?
— Ну конечно, число совпадает! Однако всего лишь число, то есть количество. Но качество — не-ет! То, что на выставке, и то, что с собой вез Борька, возвращаясь с севера, — это разные, совершенно различные работы!
— Может быть. Но как я сравнить-то могу? — развел руками Власов. — Ведь те пропали! Я их не видал. И никто не видел.
— Я их видел!
— Вот именно!
— Да бросьте! То, что он вез, были шедевры, скажу вам честно! А что на выставке — то просто так, отлично от хорошего. А что количество совпало — так вы же не ребенок, право же, ей-богу! Я больше вам скажу: я родился восьмого июня, у меня восемь окон в квартире, и в Союз я вступил восьмого. Восьмого февраля семьдесят восьмого года. Но это не имеет никакого отношения к тому, что в детстве я восемь лет болел бронхиальной астмой!
— Конечно, не имеет. Я согласен. К делу имеет отношение другое — то, что вы, узнав вчера, что дело крутится, возбуждено, вы сразу, уже сегодня утром, оказались здесь с этой историей о чудесах, о сцепщике, гостях из космоса, летающих тарелках. Вот это все имеет отношение.
— Конечно. Честно вам скажу, я ночь не спал.
— А я вам верю! Это безусловно! И я даже скажу вам, что именно вас так сильно взволновало. Хотите?
— Исчезновение Бориса.
— Нет! Вы сами ж мне вчера сказали: ерунда, объявится, подумаешь. Нет-нет, другое взволновало вас! Вчера вы от меня узнали, что дело свыше ин-спи-ри-ро-ва-но! Что дело на контроле. — Власов взглянул многозначительно в потолок. — Что сил и средств жалеть не будут. Что будут специалистов привлекать, что будут быстро рыть, копать и жать, жать, прессовать.
В кабинет заглянул кряжистый мужчина лет сорока с присвистом, проседью и умными усталыми
