штормовки одного из них Борис разглядел набор шевронов: «Алтай-94», «Саяны-95», «Приполярный Урал- 96». Последний шеврон заинтересовал Бориса. Борис подошел к ребятам:
— На Приполярный Урал собрались?
— Да уж вернулись. Только что, — в глазах мелькнула насмешка.
— А что такие чистые? — удивился Борис.
— Помылись в Котласе, на пересадке, — парень скользнул взглядом по грязному, небритому Борису. — Не возвращаться же в Москву вроде тебя — в таком виде.
— Мы не успели, — извиняющимся голосом пояснил Борис.
— Закрыли баню перед самым носом? — парень слегка отвернулся от Бориса, чтоб не дышать перегаром, исходившим из тренихинских недр. — Как вас увидели — сейчас же на замок. Со мной так тоже один раз было.
— А вот скажи, господин зубоскал — у вас случайно нет с собою карты Приполярного Урала?
— Случайно? — парень даже хохотнул от удовольствия. — Случайно есть.
— Дай глянуть. Можно на секунду?
— Конечно! Ты только руки вытри об штаны — о'кей?
Не вступая в пререкания, Борис старательно вытер об джинсы руки. Нагнувшись, парень вытащил планшет, лежащий на подхвате, в верхнем клапане рюкзака, а вместе с ним и полотенце — из рюкзачного кармана:
— Теперь слегка еще их полотенцем, ручки — и можешь посмотреть.
— Испачкаю. — Борис опасливо окинул взглядом полотенце — белоснежное.
— Не! Все равно стирать. Оно же грязное.
— Ты грязного, мой друг, не видел… — пробормотал Борис, старательно пачкая полотенце.
— Нет, это ты не видел чистого, — возразил парень. — Ну вот, теперь годится.
Борис развернул планшет и аж присвистнул: тот содержал, пожалуй, больше сотни листов подробнейшего двадцатитысячника: в одном сантиметре двести метров.
— О-о-о! — протянул Борис. — К такой карте еще бы и оглавление, а лучше б — и путеводитель.
— Путеводитель — это я, — представился парень. — Тебя чего интересует-то?
— Меня интересует место впадения реки с названием… э-э… Хамбол в реку с названьем… Подожди! Забыл что-то…
— Лимбек!
— О! — восхитился Борис. — Твоя правда. Лимбек!
— Это запретная зона. Тебе нужна запретка. Лист сорок четвертый.
— А почему эта зона — запретка?
— Откуда я знаю? Я, что ли, ее закрывал? Заповедник, может быть. А может, камушки, золотодобыча. Вояки, база какая-нибудь военная. Ракетные шахты, система ПРО. На картах это не отмечено — так что если ты шпион, то губы особо не раскатывай.
— Я спросил от фонаря, извини. Думал, может, знаешь?
— Я не знаю. И не хочу знать. Я в запретки не суюсь. Вот, видишь, закрыт весь квадрат? И все соседние закрыты — восемь.
— А кем закрыты? Местными властями? Как это понять?
— Они закрыты распоряжением ЦС и МКК.
— ЦС и МКК?
— Аббревиатура. ЦС — центральный совет по туризму и МКК — маршрутно-квалификационная комиссия.
— Ну, это невеликое начальство!
— Для нас — начальство.
— Для вас-то — да, — ядовито хмыкнул Борис. — А мы — бомжи. Для нас и Бог — не очень-то начальство… А где же здесь железная дорога?
— Тридцать девятый лист. Вот. Разъезд. Отсюда — зимник: сороковой лист, сорок первый, сорок второй… Все. Далее — по азимуту. Пересеченка. От Яптик-Шора, брод — юго-восток идешь по компасу. Но здесь склонение, учти — семнадцать градусов — на Приполярном Урале…
— Километров семьдесят-то — от железки?
— А то!
— И нет жилья, я вижу.
— Глухо. Сплошная ненаселенка. А ты, я гляжу, как раз туда и собрался, так, что ли?
— Да думаю…
— Ты там сдохнешь.
— Считаешь? Но ты, я вижу, пока что не сдох?
— А я там и не был.
— А что так? Неужели неинтересно?
Понимая, что карту ему скопировать не дадут, да и времени на это нет, Борис тянул резину, стараясь запомнить трассу и ориентиры, создав в памяти хотя бы абрис, крок.
— Закрыт район. Не с потолка же он закрыт. Наверняка причина есть.
— Может быть, есть. А может — и нет. Знаешь песню: «Много у нас херовин, каждый мудак — Бетховен»?
— Вот я про то-то и толкую: это узнаешь там уже, на своей, на собственной, на шкуре.
— А что, вот так — молодые, прыткие, вся жизнь впереди. А в запретную зону лезть — неужели неинтересно?
— Кому что, старик. Каждому свое. Есть ребята — и по крышам ходят. С закрытыми глазами. Ночью.
— Лунатики?
— Нет, идиоты. Будешь срисовывать? Пять минут у тебя еще есть. А карандаш и бумажки я дам.
— Да я запомнил. Спасибо. У меня память зрительная — во! Я же художник с мировым именем! — Борька поковырял грязным ногтем в зубах, а потом не без лихости высморкался перед чистюлей-туристом при помощи двух пальцев и, поклонившись — учтивее некуда — отплыл от стайки молодежи.
— Забавно, — сказал Борис, подходя к Белову. — Это место существует в природе.
— Какая тебе разница — существует оно или нет?
— Огромная! Что сцепщик не совсем гнал пургу. Какая-то доля истины в этой истории есть.
— А тут какая разница — есть доля истины или нет?
— Ну, как? Ну, все-таки. Интересно же!
— Пойдем. Метро открылось. Пока дойдем, как раз публика схлынет.
Они расстались перед зданием вокзала: Белову нужно было нырнуть вниз, в подземный переход, в метро. Борису же левее, за вокзал, за угол, за памятник Ленину и далее пешком по направлению к Красносельской, к Сокольникам.
Белов проводил его взглядом.
Борис завернул за угол и скрылся из вида.
На углу, за которым скрылся Борис, висел указатель: «Суточные кассы. Поезда дальнего следования».
Стрелка указывала за угол. Туда, куда завернул Борис.
«Вот что он не учел, следователь… — подумал Белов. — Он не учел, что у Бориса была еще одна точка, в которую он мог двинуть с вокзала. И скорей всего, туда и двинул».
Мастерская!
Конечно, следствие ведь привыкло иметь дело с людьми обычных профессий. Исходя из повседневного опыта, диктующего привычную череду следственных действий, они проверили квартиру, выяснили: не появлялся — ну, опечатали ее — конец. А для художника мастерская — второе место жизни и даже не второе, а первое. Были они там? Едва ли. Ведь Власов об этом и словом не обмолвился.
