башня ретранслятора, торчащая над лесом. Да, лес. Кругом лес. И не прогулочный, подмосковный, и даже не вологодские чащобы, а чахлая, насыщенная ледяной прозрачной водой, непроходимая, враждебная и человеку и зверю приполярная тайга. Лесотундра. Болота. Голые, застывшие во льду и в фирне сизые горы — хребет за хребтом — сотни тысяч замерзших под ледяными ветрами квадратных километров.
И никаких следов. Как тут искать? Тем паче он, Белов, не хант, не манси, не чингачгук — не следопыт, одним словом.
Да и какие, к черту, следы сохранятся столько времени? Как один человек может разыскать другого в безбрежности диких мест, да еще после истечения многих дней?
Однако история человечества утверждает, что абсолютно безнадежные поиски могут и увенчаться успехом. Например, Стэнли нашел экспедицию Ливингстона в безбрежных просторах Центральной Африки. «Дети капитана Гранта», слонявшиеся по параллели вокруг всего земного шара и нашедшие, в конце-то концов, своего папочку — не такая уж пустая фантазия, как может показаться скептику.
А потом у него задача попроще, чем у Стэнли, чем у отпрысков капитана Гранта. Есть контрольная точка — устье этого самого Хамбола. Борис должен был выйти туда. Идти туда же, как Скотт шел за Амундсеном. И нашел. Скотт нашел палатку Руала Амундсена на Южном полюсе. Но после этого — погиб. Прошел первый. Второй не вышел назад к людям, к человечеству. Достиг, нашел, но лег. Остался навсегда. Но и его самого, его тело, кстати надо сказать, тоже нашли ведь! Нашли!
И это тоже нужно взять в расчет. Очень часто именно второй блин — комом. Первопроходцам многое сходит с рук. Безнадежный поиск всегда тяжелее, рискованней.
Но существуют и мощнейшие факторы, помогающие именно при безнадежных поисках. Они называются вера, надежда и — безусловно — любовь.
По жизни известно: очень важная штука — уметь упереться рогами вплотную. И сверлить как помешанный. Бить в точку! Переть напролом, в черную голову, не сомневаться! Достать вконец свою злую судьбу и напрячь ее до упора, затрахать ее, безысходную. Бог любит одержимых. Фортуна никогда не повернет свое колесо задом к шизофренику; в отношении психов — упорных, неистовых — она всегда была слаба на передок.
Вот и получается, что вера двигает горами. Нужно только очень крепко верить и напрочь забыть, что то, что затеял — оно невозможное.
Есть ли вера в тебе — вот вопрос?
Белов вспомнил, как лет пять тому назад он, будучи в Риме, разговорился на рауте с самым настоящим кардиналом. В ходе непринужденной светской беседы он признался кардиналу, что хоть и крещен был в детстве, но к верующим себя не относит.
Он атеист. Хотя и не воинствующий.
— Вы хотите сказать, что в вас нет веры? — переспросил кардинал, плохо, видно, понимая английский в русском исполнении.
— Ну да, — подтвердил Белов.
Кардинал улыбнулся и, четко выговаривая слова, наставительно и дружелюбно произнес:
— Верующий вы или нет — вам самому этого знать не дано!
Белов тогда так обалдел от сего сообщения, что даже не нашелся, что сказать кардиналу в ответ на столь далеко идущую залепуху. Да и сказать было нечего! Белов тогда просто проглотил язык. Однако мысль кардинала, поразившая его своей парадоксальностью, впечаталась в сознание намертво.
Белов прислушался к себе и вдруг почувствовал каким-то седьмым чувством, что вера в нечто такое сверхъестественное жила в нем всегда. Как, впрочем, и в каждом человеке, наверное. Более того, он понял вдруг, что именно эта вера частенько помогала ему жить и выживать.
Он поднялся к Таганской площади. Огляделся.
В стародавние времена это было где-то здесь — центральный клуб туристов. Библиотека карт, маршрутов, отчеты за многие годы. Инструктора. Толпы самой разношерстной публики, одержимой одной лишь манией — шляться без особой цели по самым различным местам, как правило, плохо приспособленным для постоянного проживания нормальных людей.
Миновав Коммерческий клуб, Белов напрягся, вспоминая: да, вот Большая Коммунистическая, все правильно, дальше на левой стороне здоровый храм — Мартина-исповедника.
Пройдя церковь, Белов завернул в ничем не приметный двор по соседству.
Борька Тренихин был прав тогда, в поезде: годы идут, десятилетия, но ничего в этом мире всерьез не меняется.
Табличка у двери одного из дворовых строений гласила: «Центральный совет по туризму. МКК. Архив. Библиотека».
— Ваша библиотека не выдает никаких материалов по закрытым районам, — сообщил Белов, садясь напротив дежурного инструктора, а может, и администратора ЦС. — Поэтому-то я и осмелился потревожить вас лично, — он протянул инструктору свою визитку.
— Присаживайтесь, — любезно предложил инструктор, изучив визитку. — Что вас интересует?
— Район, закрытый постановлением № 137 от 15.05.82.
— Так-так. А что за интерес у вас? С чего это вы вдруг заинтересовались столь странным вопросом?
— Да видите ли, детки собрались туда рвануть. На полной самодеятельности, — соврал Белов, и глазом не моргнув. — Я их вообще, признаться, отговаривал: к чему на Север? Ехали бы в Крым. Тем более что в сентябре. Ну, они, разумеется — молодежь — ни в какую! Тогда я приехал к вам, в библиотеку, посмотреть — куда там они нацелились? Хотел ознакомиться. А мне никаких материалов по району не выдают. Запрещено. Причина? — Район, говорят, закрыт. Все это мне чрезвычайно не нравится. Вот я и решил вас побеспокоить, заглянуть к вам за «аргументами и фактами», так сказать. Просить у вас содействия, ну, в общем, я хочу остановить это безумство.
— Понятно. Глянем сейчас, — инструктор подошел к архиву, к картотеке. — Как вы сказали? Постановление № 137? Ага, вот, — он вытащил карточку, а затем, по карточке уже, нашел в шкафу папку средней толщины. Сел, полистал. — Да. Конечно. Ну, все понятно. Я тоже, кстати, бывал в этом районе. Когда он еще не был закрыт — в восьмидесятом году. Печальное воспоминание, надо сказать. Все верно: Хамбол, Лимбек. То самое место. И что же конкретно вас интересует?
— Ну, почему район закрыт? Подробностей не надо, а так: военные, геологи. Национальный парк? Или заповедник?
— Ни то, ни другое, ни третье. Закрыт, что называется, «на всякий случай». Там осталось много человек. Навсегда. За три года, причем за три неполные года — семь смертей!
— Неужели? Вот обрадовали! Да, нашли мои подходящее место, куда стоит сунуться. Подумать страшно!
— Ну, в общем — да, смертей, — инструктор как-то вдруг замялся. — Ну, вот и закрыли этот район, профилактически — от греха подальше.
— Странно!
— Что странно?
— Что значит «закрыть профилактически»? Мне непонятно. Расследовать эти случаи — правильно. Следствие. Или даже создать специальную комиссию. А просто «закрыть», как вы выразились — это, по- моему, полумера.
— Вы что, недовольны, что это место запретили посещать? Или я вас неправильно понял?
— Нет-нет, я рад, что закрыли. На мой взгляд, я бы вообще все позакрывал, чтоб молодежь без взрослых, без инструкторов, опытных, словом — ни-ни! Но я же знаю детей. Они как на такой запрет отреагируют? Известным образом: вот, скажут, папа, мы, например, у Парка культуры имени отдыха живем. Сам знаешь, в парке, там же тоже — что ни неделя — труп. И вечером — едва ли не ежедневно — перестрелки. Но до сих пор Парк что-то не закрыли. На автомобилях, скажут, постоянно люди бьются. Давай и автотранспорт запретим?
— Разные вещи. С парком понятно: криминогеннейшее место. Все знают. Умные туда и не ходят. А тут тайга. Район. И в нем цепочка непонятных происшествий…
— Непонятных происшествий? Вы же мне только что говорили о смертях? «Непонятное» — это
