понимаю. Но что не пойму, и не готов понять, — таксист все больше распалялся в монологе, — так это то, почему он решил, что мне можно уже двадцать минут ожиданием яйца крутить и ничего ему, козлу дребанному, за это не будет? Как же тебе не будет? Очень даже будет! Стыдно, может, и не будет, а больно будет обязательно. Прогарантирую моментально! А то вон — выставил ребят — на дурака-то: «мужик не пробегал»? Обосрался я, как же — о-хо-хо — раскрой рот пошире! Щас за базар-то ответишь!
Таксист плюнул, грубо выругался в адрес Белова и вышел из машины.
— Ну, все, держись, одиннадцатый этаж! Терпенье лопнуло!
— Иван Петрович! — один из оперативников принес из ванной скомканную рубашку и протянул ее Калачеву: — Гляньте-ка!
Инспектор взял рубашку, развернул…
Рукав и весь перед рубашки был в засохшей крови.
Рубашка была буквально залита: густо, обильно. Очевидно, что кровь текла ручьем. Кровь старая, бурая, ссохшаяся. Пятнами. Да! Поверхностные потеки, ложившиеся на уже свернувшуюся в пропитке — кровь на кровь. Значит, долго текла — более десяти, пятнадцати минут. А то и с полчаса. Комки легко крошатся в пальцах… Ломкие осколки, рыжий порошок…
— Где взял?
— В пакете. В ванной, у двери. Среди грязного белья. Возле стиральной машины.
— Видал? — Калачев протянул рубашку Власову.
— Ну, наконец-то! — ахнул Власов. — Слава богу! Черт возьми! Я так и думал! Я предполагал! Кровь Тренихина!
— Ты так уверен? — удивился Калачев.
— Убежден! Чья же еще кровь может оказаться на рубашке Белова, подумай?
— Кровь самого Белова, — ответил Калачев, не задумываясь. — Да и мало ли еще чья?
— Ага, понятно: вы предполагаете, что Николай Сергеевич Белов не только Тренихина того — а? Скажи честно, Иван Петрович! Я ведь тоже так думаю!
— О, боже мой! — заскрежетал зубами Калачев. Он сам готов был убить в этот момент Власова.
И не то чтобы Власов раздражал его своей глупостью — отнюдь! Власов был совсем не глуп. Раздражало иное: как из этого человека начинало внезапно переть наружу такое, что иные предпочитали давить в себе или, на худой конец, глубоко прятать внутрь, не демонстрируя на всю округу. Калачев не знал, что многим сотрудникам прокуратуры часто приходила в голову такая же мысль — убить Владислава Львовича, причем по той же самой причине — из жалости.
— Нам бы еще с пяток бы таких рубашек найти бы! — Калачев подмигнул Власову, явно его подъелдыкивая.
— И нож — вот отлично было б! — подхватил Власов на голубом глазу, не заметив иронии.
— И самого Белова заодно — с ножом! — Калачев дружелюбно потрепал Власова за плечо. — Найти бы, ах — найти бы! Вот бы здорово! Вот бы радостно!
— А вы жестокий… — пришел в себя Власов, поняв, видно, насмешку. — Вы тоже, как Белов, — жестокий…
— На экспертизу! — распорядился Калачев, отворачиваясь от Власова и протягивая рубашку подошедшему прапорщику.
— Нет, так я не отпущу! — Сашка уже стоял с тремя наполненными стопками, преграждая путь. — Коля! Леночка, держи!
— Ты с ума сошел… Нам же…
— И слышать не желаю! Это ведь просто виски с содовой. Так. Безалкогольное, считай. Вот здесь с угла смахнем ненужное. Я потом подмету. За что мы примем первую? Чтобы Борька нашелся быстрее — ага?
Выпили.
— Слушай, Саш, — Белов качнул опустевшим стаканом. — А ты, мне кажется, после банкета-то так и не останавливался?
— Ну, как сказать, старик? Тормозить нужно плавно. Все верно! А почему ты, кстати, так решил?
— Ну, кто же виски-то с содовой с утра — залпом, стаканом?
— Верно. Согласен. А ты наблюдательный, черт! Давай по второй хлопнем уже без содовой. От нее только желудок пучит.
— Не-не-не! Стоп!
— Ладно! Тогда мы вдвоем только — с Леночкой.
— Я, Саша, первый еще не допила.
— Ну, ты допивай быстрей, а я сейчас гитарку найду. Куда я ее засунул, шестиструночку?
— Сашк, стой. Он еще петь собрался!
— «Укатали Сивку кучера из МУРа». Всего лишь одну!
— Так за стеной же… — застонал Белов. — Кучера из МУРа.
— Так я и хочу, поэтому именно! Пусть они поймут наконец, что они не могут безнаказанно вламываться в чужие квартиры! Вломилися — ага! Тогда придется песенку послушать! Пусть через стенку, пусть!
— Все! Слышишь — все! Мы уходим!
— Ну ладно — все, так все! За Борьку приняли, теперь на дорожку! Чтоб все удачно вам! Люблю вас всех чертей,соседей!
Таксист ворвался в триста тридцать третью квартиру, как пуля мстителя.
Бедлам, царящий в квартире, он принял за должное: захват ли, заложники, перестрелка там, убитые, раненые — все это не есть причина уходить, мать твою, не заплатив.
— Ну, что, ребята, так можно и до старости тянуть — нашли вы денежки-то наконец-то?
— Нет. Денег пока не обнаружилось, — серьезно ответил Калачев из кухни, думая, что вопрос задал кто-то из оперативников.
— Я так и думал! — злобно мотнул подбородком таксист и, заглянув на кухню, склонился над Калачевым, осматривающим помойное ведро. — И здесь денег нет? Странно, да? Ах ты, умница! А в духовке? А в унитазе? Где деньги, сука?! — таксист от справедливого гнева вдруг стал пунцовым в крапинку. Рожа его раздулась так, что казалось, еще чуть-чуть, и она лопнет, обрызгав лиловым соком всех окружающих: — Деньги давай!!! — заорал он, топая и негодуя.
— Какие деньги? — Калачев встал и, заботливо подхватив таксиста под локоток, повел в комнату. — Вам плохо? Кто вы? Какие деньги вы рассчитывали здесь получить?
— Которые со мною расплатиться!
— Вы кто такой? — Власов оторвал взгляд от окровавленной рубашки.
— Я кто? Ты на себя-то лучше посмотри! Сколько ждать-то? Не надо мне «ля-ля», пускай твой бабки платит, а то я тоже вам устрою здесь, — как Содом Гоморре своей — таксист скосил глаз на окровавленную рубашку и немного сбавил напор.
— Представьтесь для начала — кто вы? — корректно улыбнулся таксисту Калачев.
— А ты слепой, не так ли? Я же таксист — не видишь? Глаза разуй. Я вашего привез — вот, в комбезе защитном, в таком же камуфляже, мать вашу за ногу… Опаздывал он сюда — это понимаешь? Сказал мне: деньги вынесу! Через минуту. А?! И хрен мне — по всему лицу — вот так и так — размазал. Ну, ясно — нет? Теперь врубились, шерлоки?
— «Укатали Сивку кучера из МУРа», — раздалось из-за стены громкое пение и тут же оборвалось с резким гитарным взвизгом — словно у исполнителя вдруг вырвали рывком гитару, прямо во время взятия аккорда.
— Это он про меня! — кивнул в сторону соседской квартиры таксист. — Про меня и про вас, — он помолчал. — Деньги-то будем платить, господа Менты Мусоровичи? Или вконец обнаглеем, язык в жопу спрячем?
