— Вы так, пожалуйста, не разговаривайте, — обиделся Калачев. — Я сам ругаться не мастак, но тоже ведь могу.
— Не надо, я знаю — вы-то можете! Но разговорчики вы себе лучше оставьте. А мне нужны деньги! Пускай этот Гаш, который поездил на мне, как Тема на Жучке, как Слон на Моське, пускай он бабки, сука сраная, гонит немедленно, гондон зверобоистый. Весь сказ!
— Всем ко мне! — скомандовал Власов. — Пожалуйста — вот наши все. Все шестеро. Которого из них вы везли?
— Одет вот точно так же. А на лицо — как этот, но темнее и повыше. Да нет, совсем другой, вообще!
— Других здесь нету, — улыбнулся Калачев: таксист его развеселил, снял напряг, опять возникший в их отношениях с Власовым.
— Ну, спрятали его, понятно!
— Да где? Смотрите, вы видите?
Таксист бодро обежал квартиру и даже наклонился, заглядывая под кровать.
— В белье копаться будем? — с иронией спросил таксиста Власов, тоже почувствовавший облегчение от появления этого клоуна в таксистской кепке.
— Вот, в шкафу еще можно пощупать, в одежде, — подхватил Калачев.
— В туалет загляни: за унитаз, может, спрятался? — посоветовал прапорщик, убиравший в специальный пакет найденную окровавленную рубашку.
— Гады, вот гады-то! Да я на вас сейчас — в милицию! — вскипел таксист. — Умоетесь, жлобы!
— Да мы и есть милиция! — захохотала хором опергруппа.
— Какая вы милиция! Бандиты вы все, плесень! Вас много, я один. Конечно, можно не платить! — он сплюнул.
— В соседнюю квартиру загляните, — кинул Власов вслед. — Может, он-то и пел под гитару как раз?
— Сам пидорас, — ответил таксист и вышел, хлопнул дверью.
— Бред какой-то! — провел руками по лицу старший инспектор Калачев. — Бред густопсовый.
— О чем ты, Иван Петрович?
— Да обо всем! В крови рубашка, брошенная в ванной. Просто так. Зачем? Наверно, в качестве приманки? Ложный след? И телефон, заметь — последний, кто здесь был, зачем-то отключил! Зачем? И кто он, тот, кто был? Нет, я в упор не понимаю ни шиша!
— Кого там черт еще несет! — Сашка резко распахнул входную дверь и чуть не упал, откинутый стремительно врывающимся в квартиру таксистом.
Гитара в Сашкиных руках жалобно заныла.
— У тебя, поди, клиент прячется?
— С хера все вы, что ли, сорвались сегодня? — ответил Сашка на вопрос вопросом. — Один раз смотрели — вдвоем — мало! Еще давай посмотри — может, кто родился тут за это время?
Таксист стремительно осмотрел кухню, туалет, ванную.
— Вот есть такие твари — менты. А также еще коммунисты и демократы, — задумчиво проговорил Сашка. — Существа, абсолютно лишенные стыда, а заодно и совести.
— Про ментов и демократов — согласен, а коммунистам сочувствую!
— А-а-а… — Сашка допил виски подряд из трех стаканов, стоящих на телефонном столике в прихожей, и, перебирая струны, двинулся вслед за таксистом в комнату.
— Прошла зима, настало лето, — Спасибо партии за это…
Оглядев бегло комнату, таксист решительно двинулся к двуспальной кровати…
— На месте речки вырос лес, — Да здравствует ка-пе-эс-эс!
Решительным движением таксист содрал с кровати одеяла, раскидал ворох постельного белья. Ничего. Никого.
— Клопа найдешь, — поделишься? — спросил его Сашка, лениво перебирая струны.
Таксист распахнул платяной шкаф и, убедившись в отсутствии в нем искомого, остановился в задумчивости.
— Спасибо партии с народом За то, что дышим кислородом!
— Идиот пьяный! — подвел итог таксист и, грязно, цинично выругавшись с умелым использованием широкого спектра терминов ненормативной лексики, харкнул прямо Сашке под ноги на пол, после чего двинул вон почти строевым шагом, отчаявшись, видно, добиться хоть малой рентабельности последней пассажироперевозки.
— Пойду на лоджию покурю, — сообщил Калачев Власову.
Он вышел, прикрыл за собой дверь, закурил и задумался.
Чем дальше, тем больше ему не нравилось это дело. Все казалось в нем шатким и валким, ни на что нельзя было опереться всерьез.
За что тут ухватишься?
Восемь акварелей этих — «Н. Белов» — «Николай Белов»? Ерунда!
Белов письменно объяснил их происхождение, и, хоть Власов и пыжится, объяснение, на взгляд Калачева, было достаточно убедительным. А главное, легко проверяемым, что делало его особо убедительным и до проверки. Пистолет Макарова? Тоже ерунда, конечно. В стране гуляет море неучтенного, незаконного оружия, и этот жалкий табельный «ПМ», отнятый когда-то в незапамятные семидесятые у какого-нибудь пьяного офицера или незадачливого сержанта, никак не может быть основанием для чего-то серьезного. Конечно, за него можно и срок сунуть, но ведь цель-то у них, у следственной группы, совершенно иная!
Наконец, окровавленная рубашка. Да! Это уже что-то. Особенно если экспертиза установит, что кровь эта — кровь Тренихина. Кстати, не факт. Во-первых. А во-вторых, еще надо где-то найти настоящую кровь Тренихина — иначе как сопоставишь? Дело может оказаться не простым, а то и невыполнимым вовсе. Пока не найдем самого Тренихина.
Но даже если это и кровь Тренихина? То что же с того?
Версия убийства Тренихина Беловым не выдерживала, с точки зрения Калачева, ни малейшей критики. Этой ерундой мог тешить себя Власов — да! Чтобы иметь хоть что-то, чем можно прикрыться от гневных разносов начальства. Но ведь начальники тоже не дураки, к сожалению. Под фиговым листом от них надолго не укроешься. Тем более сейчас: ага, отлично, скажут — кровь Тренихина на сорочке Белова? Ну, так подать сюда быстро Белова!
А где взять?
Вместе с тем во всей этой истории было слишком много наносного, лишнего, привнесенного как бы извне — со стороны.
Конечно, жизнь всегда бывает гораздо богаче любого детективного романа: слишком много нюансов, тонкостей, неуловимых, но крайне существенных обстоятельств. Всегда.
Но здесь их просто через край!
Причем самостоятельно в них крайне трудно разобраться еще потому, что они касаются другого мира с другими правилами: вспомнить опять же эти восемь акварелей. Что это с юридической точки зрения? Подлог? Да нет! Все сразу поняли, что рисунки сделал Тренихин; выдать их за свои было безнадежным делом. То есть цель Белова была лишь та, которую он и задекларировал: уклониться от уплаты неустойки. Тогда это мошенничество? Да тоже нет! Скорее уж составление контрактов, подразумевающих такие неустойки за столь незначительные накладки — вот это, скорее, мошенничество.
Нет— нет! Тут просто так, влет, не разберешься. Вот если бы с Беловым поговорить бы по- человечески! Власов сразу все испортил, с порога. Уничтожил нить взаимного доверия. Вот если бы первым на Белова вышел бы он, Калачев…
Возможно, Тренихин был бы уже обнаружен.
