центра холла и наконец сообщил:
— Никто не заходил через дверь порядка пары месяцев…
— Окна! — кивнул ему Власов. — Проверь сразу окна.
Техэксперт, не суетясь, проплыл скользящей походкой через комнату и подошел к первому окну. Осмотрел оконные закрутки… Окно было заперто. Ловкие пальцы техэксперта пробарабанили по стеклу, пробежали по штапикам.
Убедившись, что щели между штапиками и стеклом, а также штапиками и рамами залиты намертво старой краской, техэксперт открыл окно, скользнул беглым взглядом по периметру. Закрыл. Молча двинулся к следующему…
Завершив осмотр, он вынес вердикт уверенным спокойным голосом робота:
— Все окна были закрыты изнутри. Уход через окна с последующим их закрыванием исключен. Окно в маленькой комнате не открывалось больше года, остальные открывались последний раз более двух месяцев назад.
На кухне в мойке и на столе валялась немытая посуда с остатками пищи.
— Больше месяца… — снова сказал техэксперт и капнул чем-то на край тарелки — на сальный отпечаток чьих-то пальцев. — Очень старые «пальчики». Шесть недель, больше — семь или восемь… В лаборатории скажу точнее.
В углу кухни на полу стояла мышеловка с зажатым трупом мышонка.
Техэксперт осторожно поднял мышеловку с уловом и протянул ее медэксперту:
— Во, ссохся как…
Медэксперт внимательно изучил мышиный труп — визуально и даже органолептически — а именно, шумно обнюхал, вскинув густые брови и шевеля заросшими шерстью ноздрями.
— Смерть наступила внезапно, — с удовлетворением сообщил он свое заключение.
Власов кивнул понимающе.
— Причина смерти — болевой шок.
— А то! — не сдержался один из понятых, слегка кирной.
— Впрочем, возможно, смерть наступила в результате травмы позвоночного столба животного, — продолжил медик, строго взглянув на разговорчивого понятого стеклянным холодным взглядом, — травмы тяжелой, одиночной, несовместимой с жизнью, нанесенной чем-то тупым…
Поддатый понятой расхохотался в голос — весело, как лошадь на вечернем водопое.
— Ну-ну! — пытаясь подавить усмешку, одернул его участковый.
— Когда? Когда она наступила — смерть-то?! — почти заскрежетал зубами Власов.
Медэксперт посмотрел на него удивленно:
— Откуда я знаю!? Необходимо вскрытие провести.
— Ну, приблизительно хоть? — Власов едва не застонал.
Медэкперт причмокнул задумчиво:
— Ткани мумифицировались. — Свободной рукой он почесал себе подбородок — интеллигентно, одним средним пальцем, отставляя мизинец. — Думается, что с момента летального исхода прошло более десяти недель… Ну, или двух месяцев.
— Слава тебе господи! — вырвалось у Власова. — Наконец-то!
— Ну, я же не зоолог! — едва ль не возмущенно заметил медэксперт. — Странные люди…
Фотограф сменил объектив на фотоаппарате, навел на резкость. Вспыхнула вспышка.
Медэксперт невозмутимо убрал мышеловку с мышонком в специальный пластиковый пакетик…
— Автоответчик на телефоне поставлен шестнадцатого июня, — сообщил техэксперт. — И с той поры не прослушивался.
— Ясно!
Среди документов, найденных в секретере в комнате, Власов сразу выделил расчетную книжку за электричество.
— Оплачено по июль включительно. Последнее показание счетчика четыре тысячи шестьсот сорок два киловатт-часа, — сказал Власов техэксперту.
— Ну, правильно, — подтвердил техэксперт, стоя на лестничной площадке возле электрораспределительного щитка: — Четыре тысячи шестьсот сорок два киловатта…
Ловким движением он сорвал пломбу, вскрыл счетчик и осмотрел внимательно диск, шестерни.
— Легкий окислительный налет от естественной влажности воздуха. Механизм стоял больше месяца, — огласил он свой вывод.
— Это значит, что никто ничего не включал в квартире?
— Абсолютно!
— Итог таков, — подбил бабки Власов. — С середины июля никто квартиры этой по сегодняшний день не посещал.
— На сто процентов, — подтвердили эксперты.
— …Так вы мне так и не сказали, — прервал паузу Белов. — С чего вы взяли, что Борис домой так и не попал?
— Долго рассказывать. У нас есть надежные методики. Поверьте уж мне. Это точно.
— Куда ж он деться мог? По дороге с вокзала?
— Вот я хотел у вас узнать как раз.
— Такси вы можете исключить — ему пешком с вокзала минут десять…
— А вещи? Вещей тяжелых не было?
— Рюкзак полупустой, ну, с личными вещами. Тряпки, ерунда. Этюдник, папка для эскизов.
— Вы помните, во что он был одет?
— Штормовка, свитер, джинсы. Кроссовки «Пума» на ногах, довольно старые.
— Иначе говоря, он был объектом не слишком притягательным для грабежа?
— Смеетесь? Приехали небритые, закопченные… Бомжи бомжами. Причем с этюдниками, а у меня и мольберт был с собой — сразу видно, что не с золотых приисков.
— Так. А следить за ним, «пасти» его, еще оттуда — не могли? У вас с собою были деньги?
— Да нет. Какие там деньги! Смеетесь, что ли? Из отпуска мы с ним воз-вра-ща-лись! Неужели непонятно?
— Совсем так уж и не было денег?
— Ну, баксов триста у него, быть может, было… Но точно я не знаю. Я по себе сужу.
— Совсем ничего! — язвительно хмыкнул следователь. — Что, триста долларов — у вас уже не деньги?
— Ну почему ж? Еще недельку погулять в провинции можно, конечно, было бы. Но это ж в провинции! А по Москве на триста долларов один вечер по нынешним ценам, да и то…
«Ага, — вот, может, что! — мелькнуло в голове у Белова. — Нажраться этих денег хватит выше крыши. Шары налил. Да с поезда, да после бессонной ночи. Если, положим, в баню один, без меня завалил. И точно по пословице: пошли — в баню, пришли — в жопу… А уж потом, возможно, одиссея. Цепь приключений на мытую шею. Седьмое путешествие Синдбада. Он ведь за вечер авантюр таких может наплести, что и за год потом не разгребешь, не раскидаешь. У всех бывает день, который год кормит. А уж у Борьки-то — о-о-о! Ого-го!»
Белов вспомнил, как Борька Тренихин лет двадцать тому назад погулял всего один вечер с Юраном, с Юркой Арефьевым. И чем это кончилось.
Юрка Арефьев, график с их курса, как раз только-только женился. Свадьбу они учинили более чем скромную, только для родственников — с деньгами был крупный напряг.
Однако скупой, как известно, платит дважды. В силу этого Юрану в порядке культурной программы проведения медового месяца каждый вечер приходилось «прощаться» с кем-нибудь из друзей.
Жена терпела, так как считала эти мужские завихрения просто затянувшейся свадьбой. Тем более что, прощаясь каждый божий вечер со своей холостой жизнью, Юран надирался не в дым отечества, по- гусарски, а приглушенно так, до бормотени — как семьянину и положено. Вот так и шло день за днем — все
