возмужал!
— Время идет, — подтвердил Любим с некоторым сожалением в голосе.
— А мы смотрим, осада у вас тут… — пояснила Милеша. — Ну, обошли вокруг. Я — через собачий лаз с севера, как в детстве, а Любиму мужики веревку со стены подали…
— Да вы же в Киеве… — утирая слезы, Петровна прижала к себе внука. — В Киеве!
— Да мы, мама, как раз в гости, к братьям-то Любима, в Двинец-город поехали, а тут Батый-то в Киев-то и пришел. Вернулись-то мы, а дом-то наш… Ну вот. К тебе приехали!
— Чудо! Ну просто чудо! Одни вы, небось, уцелели…
— Да нет. Спаслись многие, — степенно заметил Любим. — Батый-то вокруг по лесам не лазил, не добивал. Кто заранее ушел, те все и уцелели.
Глухарь, стоящий вместе с Берке в воротах, оглянулся…
Оглянулся и увидал.
Молча пошел к своим. Лицо его при этом не выражало абсолютно ничего, — как из дерева вырезанное.
Берке стоял в воротах с набором цветных открыток, ничего не понимая…
— Иди-иди отсюда, — по-русски сказали ему мужики, караулившие ворота. — Видишь, радость у Глухаря, — ишь, счастье-то привалило: и дочь с зятем уцелела, и внука привезли…
— А что Глухарь накричал, — так ты не обижайся, — он в сердцах.
— Он накричит, бывает, но отходчив.
— И не волнуйся, — сыновей твоих он закопает безропотно, — сегодня же вечером, честь по чести…
— На радости-то.
— Нам ведь тоже оставлять их в яме ни к чему, верно?
— Все пристойно произойдет. И отпоем, и зароем. Придешь потом навестить могилки, — убедишься: да, по-христиански, по-человечески…
— Доволен останешься.
— Да он же нехристь!
— Окрестим его, что за беда!
— Ну, в общем, щас иди, а после приходи.
— Окрестим. Не сумневайся.
— Ну, давай. Двигай!
— Нам ворота закрывать надо.
Что-то, видно, поняв, Берке пошел прочь, сунув картинки за пазуху.
Ворота Берестихи медленно сомкнулись за его спиной.
Великий каган Бату был явно не в духе. Тот факт, что Берке в сопровождении Бушера и телохранителей сам явился к нему, в Ставку, — без зова и вызова, говорило о многом.
Берке бросил вверенную ему тьму, оставив ее на попечительство двух весьма посредственных тысячников, а сам прискакал сюда с таким видом, будто принес весть о разгроме всей Орды. Берке не мог не понимать, что такой поступок мог оказаться чреватым для него смертельным исходом.
Берке получил приказ — двигаться к Новгороду, расчищая и готовя путь его, Батыевой, главной Орде. Берке не получал приказа навещать кагана собственной персоной и советоваться с ним относительно возникающих трудностей.
Берке обязан был выполнять приказ, а не выносить на обсуждение с Великим свои жалкие проблемы.
Батый, обставлявший своими слухачами каждого мало-мальски заметного человека Орды, хорошо знал, что его худосочный брат внезапно застрял возле какой-то деревеньки, опекаемой, как донесли Батыю, каким-то колдуном. Потеряв в бездействии невдалеке от этого жалкого селения несколько дней, а затем угробив там же двух своих сыновей и, в придачу к ним, очень толкового, опытного, смелого темника Чунгулая, прискакал вдруг сюда.
В Орде и меньшие проступки, затяжки карались беспощадно: петля могла захлестнуть шею Берке за допущенную им гибель своих же собственных сыновей, — ему, шелудивому псу, они сыновья, а для Орды они — чингизиды! Потеря сыновей этого шакала не смягчала их же гибель, — гибель правнуков Чингиза! Вот к чему привела отвага их юных сердец и преступная халатность их отца, старого ишака Берке!
— Ты звал меня, каган? — вошедший в шатер Бушер склонился перед Батыем.
— Я приказал тебе явиться ко мне, Бушер, чтобы спросить твоего совета.
— Спросить совета? — удивился Бушер. Батый промолчал.
— Я хочу напомнить тебе, великий каган, что я согласился служить тебе еще там, на дымящихся руинах Хорасана, только при одном условии, что ты станешь безоговорочно следовать моим советам… Если бы Владыка Хорасана прислушался к моим предсказаниям, вы, монголы, не сумели бы покорить Персию… Если бы моя семья вняла бы моим пророчествам, все они остались бы живы! Я был жестоко наказан за то, что не сумел быть убедительным… И глубоко несчастен, как несчастен любой, видящий ясно будущее, но не имеющий возможности вызвать такую же веру в близких своих. Эту трагедию в древности уже пережила одна великая предсказательница по имени Кассандра… Я согласился остаться жить и служить тебе только под клятвой твоею, хан: я — говорю, ты — следуешь сказанному! Ты помнишь об этом?
— Помню, Бушер. Но вспомни и ты, старик, — я заметил тебе, — там, в растоптанном, поверженном Хорасане, — что хан, беспрекословно следующий словам своего советника, перестает быть ханом, а становится послушной овцой в его руках…
— Да. И потому мы сошлись на том, что я не даю тебе советов, если ты их не просишь у меня. Но если спросил — то выполняешь!
— Так. Я помню, Бушер. Я не выжил еще из ума…
— Вот поэтому я спрашиваю тебя: что ты жаждешь получить от меня сейчас? Мое мнение о происходящем или совет, которому ты будешь обязан последовать?
— Я был бы рад получить от тебя совет, которой не был бы приказом для меня…
— Это невозможно, каган. Ты можешь приказать убить меня, но то, что хочет твоя беспокойная, как бурундук, душа, не может быть исполнено…
— Хорошо. Мне не надо совета, старик. Я двину орды на Новгород, к холодному морю варягов, литовцев и немцев. Поведай, что ты видишь на этом пути?
— Я вижу все того же колдуна, о котором, не сомневаюсь, ты уже наслышан, Великий каган… Но силы его — это силы простого человека, сильного духом и не чахлым разумом, человека, умудренного наукой. И силы его, и запасы его уже на исходе… Он не сможет боле всерьез противостоять тебе…
— Ты обнадежил меня, старик!
— Я, Повелитель Вселенной, еще не закончил… За спиной этого колдуна стоит еще один колдун, который многократно более силен, чем первый… Пока он почти не проявлял себя, — только поэтому твои слуги, блюдущие твой интерес в стане Берке, не сообщили о нем. Он ничего почти не делал, и свет их внимания не успел упасть на него… Но он и не может совершить нечто значительное: он связан зароком, парализующим его могущество…
— Парализованный колдун немощней ягненка. Радостно слышать тебя, Бушер Эль Риад!
— Умерь торжество свое, Великий каган, — там есть еще один — третий колдун, силы которого имеют предел, но, с высоты наших седел, кажутся безгранично-божественными… Звезды говорят, что этот третий, самый могучий колдун имеет отталкивающий вид для твоих воинов, невелик размером, но в состоянии стереть с лица Земли тьму таких Орд, как твоя… Однако мое волхвование показало, что он едва ли вступит в схватку. Его назначение иное, плохо понятное мне…
— Достаточно, мудрец! Ты успокоил меня!
— Напрасно ты пустил в свое сердце теплую змею безмятежности, Повелитель Мира… Есть еще одно обстоятельство, которое требует очень деликатного обращения и которое воистину является колдовским свойством этой земли, земли Рус…
— Я слушаю тебя, Бушер…
— В этой стране, звезды не говорят почему каждый житель может стать колдуном, и чудеса тогда
