так на меня смотришь? Сказать что хочешь? Скажи. Мы за тем сюда и прибыли.
— А я скажу, ты не думай…
— Вот и скажи!
— Говорю. Олена здесь уже сколько живет? Не день, не два и даже не неделю. Женились вы? Нет. Спите в разных комнатах. Зачем я ее сюда притащил-то, а? Чтобы проблемы заиметь? Ты же жить без нее не можешь, а она — без тебя. Так почему вы тогда живете через стенку?
Николай поднял руку, останавливая сына:
— Объясняю для тупых… Олена… В отношении нравственности, ну, сам понимаешь…
— Понимаю. Старообрядцы по сравнению с ней — просто панки растленные…
— Вот! — согласился Коля. — Я ездил в загс на другой же день, как она материализовалась у нас. О регистрации брака с ней и речи быть не может. Тут без вопросов.
— Это почему же?
— Да потому что она — никто. У нее нет документов. Нет паспорта. Нет миграционной карты. Нет вида на жительство. Она не гражданка России.
— А кто же она?
— А ты у них спроси. У наших бюрократов. Я тебе не говорил, но я до губернатора дошел. Он выслушал меня. Послушал и про Батыя. Поинтересовался моим здоровьем. Хотел сначала «скорую» вызвать, но потом ему справку из части дали, он задумался. Минуты на две. Затем до двери меня проводил. «Решим ваш вопрос в течение ближайших месяцев» — так он мне сказал. И — до свидания. Вот так вот. Понял?
— Ну и плевать на них. Вон, в церковь — взяли обвенчались. А там пока пускай решают. В администрациях-канцеляриях.
— В церкви, Алеша, не венчают без гражданской регистрации, то есть без штампов в паспортах.
— Почему?
— Потому что православная церковь, Алексей, в наше время просто одна из государственных структур. К Богу отношения не имеющая. Религия — да. Религия, идеология — это сила. Словом, пока ничего сделать нельзя. Вот так и живем поэтому.
— А можно взятку дать. И паспорт будет, и все будет, — разошелся Алешка. — Ты просто, папа, отстал от жизни.
— Не так все просто, Алексей. Есть еще одна немаловажная деталь. Ей только семнадцать с половиной, как я выяснил три дня назад. Мне раньше в голову это и прийти не могло. Они там старше своих лет, в тринадцатом веке-то, оказывается, выглядят. Там жизнь сурова. И коротка. Жениться на несовершеннолетней допустимо лишь с согласия родителей. У Олены родители погибли. Ее воспитывал дед, Афанасьич. Но он, естественно, опекуном не оформлен. Ну, значит, она сирота. Удочерить ее, может, и можно, с напрягом. А жениться — никак. Пока вот так!
— Это тоже вопрос денег, папа! Бабки есть — женись хоть на своей трехлетней бабушке. Сейчас любой первоклассник знает, сколько, кому и за что полагается башлять. У нас весной в школе прививки от гриппа делали, так второй «А» в полном составе от уколов откупился.
— Ты что-то на глазах подурел, Алешка. На тебя как-то супчик этот не повлиял?
— А что, ты тоже заметил?
— Да есть немного. Как-то так…
— Ага. Отравились, наверное. Кто знает, что это за звери? Вон, прям из ложки четыре штуки выпрыгнули и уплыли, а пятая на меня смотрит… Варить, конечно, надо было, да?
— Японцы все сырое едят.
— Ну, мы-то с тобой не японцы.
— Конечно. Значит, так. Решение первое. По Олене.
— Мне кажется, если дальше так пойдет, то ничем орошим это не кончится.
— Поэтому надо ее сбить с рельс.
— Что ты, пап, имеешь в виду?
— Шокировать ее надо. Я вот что думаю. Возьми-ка ты с ней, и с Катериной заодно, прокатись на экскурсию в Москву!
— Ты что? Там ей полностью башню заклинит.
— В этом и цель. Я сам за неделю, когда в Москве в командировке оказываюсь, так дойду от этой сумасшедшей толчеи, мелькания машин, общего сумасшествия, что сюда, домой, возвращаюсь как в монастырь — уж до того тихо, спокойно и хорошо!
— Я понял! Ты как бы прививку ей хочешь сделать. После Москвы здесь ей как дома, как в тринадцатом веке покажется.
— Ну, вроде того.
— Так лучше тебе и везти.
— Нет, как раз не надо. Я лучше здесь вас встречу.
— Как хранитель тишины и покоя?
— Ну да. Вот именно. А потом, мне еще кое-куда слетать надо, проверить кое-что. Можно, конечно, это организовать в ноль секунд с помощью хронотопа, но я чего-то не хочу — с одной стороны, палить свое биологическое время, а с другой — лучше мне исчезнуть на несколько дней, для надежности.
— А чего такое? Тебя зачем в часть вызвали-то, кстати?
— Туманная история. Хроноразведка меня зацепила.
— И чего они от тебя хотят?
— Чтобы я высадку викингов обеспечил… На территорию США. В девятом, десятом или в одиннадцатом веке.
— Зачем?
— Говорят, историю Америки кому-то понадобилось резко изменить.
— Кому?
— Откуда я знаю кому? Хроноразведке.
— Какая же тут «разведка»? Это, скорее, диверсия.
— Я тоже так думаю.
— В международном масштабе.
— Ну да.
— И что будет, если ты возьмешься?
— Будет с кем? Со мной? Со мной — все, что хочешь. Если это всерьез, то меня потом, как исполнителя, первым же и уберут.
— Кто — наши?
— «Наши», «ваши»… Какая разница? Если всерьез мировую историю под корнем пошатать, порыть, а потом сюда вернуться — кто будет здесь «наш»? А кто «ваш»? Вот ты бывал в будущем, тридцать пятом веке, там как к такому относятся, к влезанию в историю?
— Хуже, чем у нас — к милиции. Да и вообще все это запрещено наглухо.
— А почему?
— Ну, потому что… — Алексей задумался, затем усмехнулся: — Вот ты слетаешь к викингам, нарубишь там дров, тогда узнаешь. Я рассказать не могу. Знаю, но не могу: заблокировано.
— Это я понимаю, но ты хотя бы намекни. Я пойму.
— Да тут и понимать нечего. Знаешь, как у Тютчева: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». Обычные, самые невзрачные поступки иногда вызывают совершенно неожиданные, непредсказуемые последствия.
— Тогда непонятно. Я, лично я, Батыю Новгород взять помешал, а ничего страшного не случилось. Все как было, так и осталось. Никаких перемен! Почему?
— Потому что ты не вмешивался в историю.
— Как это так — «не вмешивался»? — обалдел Аверьянов-старший. — Да я собственными, вот этими, руками…
— Да, верно. Только дело-то в том, что так именно и должно было быть. Обыкновенная временная
