делу фактов уверенным тоном. И сошло! Пипл схавал, как теперь говорят. Вот так нас всех и дурят — как котят».
— В Коломенское, к загсу! — скомандовал он, захлопывая дверцу белоснежного «линкольна».
Младший лейтенант Очуркин и старший лейтенант Свистаков молча смотрели на небывалое скопление проституток, сбившихся в стаю возле памятника Пушкину.
Девочки явно были в отгуле, не на работе: если проезжающая тачка притормаживала, ей тут же одна из девиц давала отмашку: «Сыпь дальше!»
— Это не митинг! — сказал Очуркин, пожимая плечами. — Плакатов нет, протестов нет, никто за жизнь не булькает.
— А может, это голодовка? — предположил Свистаков.
— А Пушкин-то при чем?
— Ну как «при чем»? Сто лет стоит: не жрет, но вдохновляет!
— Давай в ФСБ, дежурному по городу, позвоним?
— Зачем?
— Я не знаю. Ну вроде мы не спим с тобой, а? Да и время быстрее пойдет, минут на сорок ругани будет: чего звонишь, от дела отрываешь, то да се…
— Да ведь действительно звонить-то нечего! Пушкин с шалашовками — сочетание хорошее. Ведь он — чугун, делай что хочешь. Они тоже на все согласны, никакого протеста — ни от него, ни от них! Все хорошо.
— Да не совсем: Пушкин дело портит.
— Согласен. Чем-то он раздражает.
— Известно чем! Вон, пиво «Бочкарев» — зеленые грибочки, «Макдоналдс» — желто-красный, а он чего здесь, черный, встал?
— А он стоит и думает: куда двинуть? По пиву? По бигмаку?
— На кладбище ему, вот куда двинуть! Памятник? На кладбище! Черный? На кладбище!
— А он стоит!
Хронотоп, целый и невредимый, находился там, где его оставил Николай: у Коломенского загса.
Водители двух автомобилей свадебного кортежа выполнили задание Аверьянова на все сто.
Возле люка хронотопа высились горы оборудования — вплоть до походного бара, дизайн-бассейна с фиброфонтаном, всепогодного караоке-ревербера, цветовизговального компакт-комплекса, инфратусовочной широкополосной жиротрясины с режимом повальной турбонаддувки и девичьей истерики.
Штатовский, японский и южнокорейский бензогенераторы форсированной тяги, укомплектованные УПСами горячего резервирования, были готовы поддерживать веселье сутками напролет.
Были и складные сооружения: ресторанный зал, закусочная, тусовочная, флиртовочная, качельная, гамачная, дансинг-бухальная, завиральный бизнес-салон, рэповая, стэповая, попсовая, дозаправочная, дамская комната с мужским входом без выхода и отсек окончательной нарезки для мужчин — с тремя унитазами и одним надувным корытом.
Что же касается пирамид из ящиков и коробок с закуской и выпивкой, то тут и говорить не о чем: получив полный список-реестр на шести листах мелким шрифтом, Николай почувствовал только одно: чувство гордости за обыкновенных людей, обходящихся в быту водкой и чипсами, но одновременно с этим имеющими врожденный талант к утонченно-расточительному гурманству.
— Пойдет? — спросили водилы.
— Годится! — кивнул Аверьянов и с удовольствием рассчитался. — Спасибо, братцы, молодцы! Теперь бы это все загрузить вон в люк только…
— Ага! — кивнули водилы и, распахнув двери своих лимузинов, скомандовали грузчикам, одетым в одинаковую униформу — оранжевые комбезы с надписью «Ухнем!» на спине.
— Подальше грузите и покомпактнее, туда к стенке, вплотную и до потолка, — скомандовал грузчикам Аверьянов и, повернувшись к водителям, дал разъяснение в отношении дальнейшего: — Как они погрузят все, я исчезну на пять минут, а потом все по плану пойдет — жених-невеста, гости, церковь, ресторан…
Загруженный и задраенный хронотоп окутался розовой старт-луковицей и растаял на глазах.
— Дела-а! — сказал водила «линкольна». — Вот мы его сейчас ждать будем, да? А на Пушкинской его вот точно так же двести девок ждут — поняли?
— Каких девок?
— Обычных проституток.
— Он их на свадьбу, что ли, собрал?
— Наверное, — пожал плечами водила «линкольна». — А на что же еще? А вот сейчас ментуру спросим. — Он указал на подходивших к ним сержанта с лейтенантом. — Скажите-ка, вот как, по-вашему, вот мы стоим, размышляем, решить не можем — где проститутки могут быть нужны в массовом количестве? Сотнями?
— На телевидении, конечно, — ответил лейтенант с ходу.
— Вот голова! — восхитилось шоферье. — Сто пудов Интел инсайда!
— А что случилось? — поинтересовался сержант.
— Да вот, друг, ну, тот, что только что растаял в яйце-то металлическом. Он на Пушкинской стадо такое — две сотни девок собрал!
— Так это ж киносъемка! — пояснил лейтенант.
— Что, правда, что ли?
— Правда или нет — это не наше дело. Наше дело, чтоб тишина была.
— И чтоб в кармане шуршало, — добавил сержант.
— Молчи побольше, мой совет, — сухо посоветовал сержанту лейтенант.
— Да я молчу! — настороженно открестился водитель «линкольна», приняв замечание на свой счет. — Если клиент платит, мне абсолютно все равно, что он, кто он и зачем. Это ваше дело — дознание, этапирование… Я не вмешиваюсь! По мне — хоть коммунизм, хоть пофигизм, хоть телевидение тут строй, — мне наплевать, строй на здоровье — салон мне не пачкай, вот и все. И я не против, я всегда за. А скажешь: «нет», я буду — против. Такой же человек, как все! И совершенно я тут ни при чем!
— Ты смотри, что творится! — Младший лейтенант Очуркин толкнул под локоть старшего лейтенанта Свистакова.
Сразу за памятником Пушкину возникла огромная, светящаяся зеленым возврат-луковица, внутри которой начало возникать металлическое, играющее всеми цветами радуги яйцо, размером с железнодорожный вагон.
— Вот теперь звони в ФСБ, дежурному. Нашим не звони. Наши не оценят. Все! Теперь — пора! Вот она, тема для беседы с контрразведкой!.. Настал час!
Проявляясь и материализуясь, яйцо нежно распихивало людей, находившихся на месте его возникновения.
— Представься, не забудь!
— Дежурный? Младший лейтенант Очуркин, площадь Пушкина…
Свистаков грубо дернул Очуркина за рукав, привлекая внимание к себе.
— Ну что?.. Простите, это я не вам, товарищ дежурный…
— Меня, меня назвать забыл!.. — указал на себя Свистаков.
— Извините, это напарник меня отвлек. Говорит, что я его назвать забыл… Да трезвый я, конечно! Очуркин… Младший лейтенант.
— И старший лейтенант Свистаков!
— И Свистаков, да, это верно… Вот, рядом со мной стоит. Почему я, младший, звоню, а не он,
