бессмертная душа после того, как бренное тело испустит дух? Не знаете? Не знаете! И никто этого не знает. Так вот, ваши вопросы: «Кто был убийца?» и «Куда он потом делся?» — имеют простейший ответ: это две новые загадки, не имеющие ответа точно так же, как и старые. Мы узнаем все больше и больше, но неизвестного тоже становится больше: новые горизонты познания открывают и новые черные дыры непознаваемого, недоступного пока что науке. Естественно! Но главное, подчеркну снова…
— Что никакого парадокса нет?
— Именно! Парадокса имени Рэя Брэдбери нет. Но если парадокса нет, то можно попытаться его создать.
— Не понял?
— Собственно, именно об этом я и хотел рассказать вам. Тут-то и начинается самое интересное. Как показали исследования, проведенные в наших закрытых научно-исследовательских центрах, существует и практически легко осуществим вариант, при котором я могу убить своих родителей еще до своего рождения и при этом сам уцелею!
— Поразительно!
— Я тоже так сначала думал. А потом даже удивился, насколько ж это просто. Дело в том, что при путешествии в прошлое можно установить режим раздваивания мира при нарушении причинно- следственных связей. Что это значит? Это означает то, что в тот момент, в который я убиваю своих родителей, рождается второй мир, параллельный нашему, так сказать. В нем, в этом новом мире, ваши родители убиты, и, значит, в этом новом мире не будет уже вас, их ребенка. Но тем не менее вы, их убийца, можете присутствовать в том мире в качестве пришельца из нашего мира, основного. А в основном мире вы своих родителей не трогали, они и сейчас живы-здоровы. Поняли?
— Не совсем.
— Что ж тут непонятного? Один мир — наш, основной. В нем ваших родителей никто не убивал. В нем родились вы. А есть, представьте, еще один мир, параллельный. Этот самый параллельный мир точь- в-точь совпадает с нашим. Мир-близнец. Неотличим. В него вы перескочили из нашего мира, из основного, и убили в нем своих предков. С этого момента основной мир и параллельный стали заметно отличаться: в одном есть и ваши родители, и вы сами, а во втором нет ни их, ни вас. Но никто не мешает вам совершить путешествие в этот параллельный мир в качестве гостя из мира основного. Вот так и получается ситуация, при которой умерщвление моих родителей в нежном возрасте не мешает моему появлению на их похоронах.
— Понятно. Но как это делается? Откуда мне знать заранее, что после моего выстрела мир разветвится? Что в момент попадания пули в цель миры раздвоятся и я уцелею в одном экземпляре?
— Да, это обязательно нужно знать заранее… — Взгляд Коптина затуманился воспоминаниями. — Потому что если режим удвоения миров не работает, то даже рядовой поступок, совершенный в прошлом, может иметь ужасные последствия — как лично для вас, так и для окружающих.
Коптин замолк, вспоминая работу без удвоения миров, работу рискованную, на грани. В его памяти всплыли события тех давно ушедших лет, о подробных обстоятельствах которых капитану Аверьянову совершенно ни к чему было знать…
Валечка вопросительно взглянула на подполковника Коптина, только что распечатавшего конверт, содержащий регламент дальнейших действий их диверсионно-изыскательской группы МЧС — Межпространственно-Чрезвычайного Спецполка при Совмине СССР. Это был последний конверт успешно завершенной экспедиции, короткий письменный приказ-эпилог, предписывавший порядок ухода их группы из зоны действия — в данном случае из Москвы. На конверте имелась надпись: 800 0209 1812. Она означала, что распечатать его надлежало в 8.00 местного времени 2 сентября 1812 года — ни раньше ни позже. Допустимая погрешность времени вскрытия конверта составляла пять минут. Опоздание или преждевременное вскрытие — трибунал.
— Ну что? — не выдержала Валечка Дроздова. — Дали время расслабиться?
«Дать расслабиться» в те годы на их профессиональном сленге означало санкционированное Управлением свободное пребывание в зоне действия с собственными, личными, целями. Возможность отдохнуть, посмотреть, оттянуться. «Расслабиться» очень любили новички — молодые лейтенанты, попадавшие на задания в зоны рабовладельческого строя или гаремно-крепостного права. Офицеров прекрасного пола тянуло, конечно, либо в Вену штраусовских вальсов, либо в далекий и дикий матриархат Амазонии.
Они блестяще выполнили задание — ларец с бриллиантами графа Растопчина был ими надежно укрыт и от вступающих в Москву французов, и от грядущих огненных смерчей. Они заслужили «воздуха» по всем неписаным законам. По гамбургскому счету. Безусловно.
— Нет, — ответил Коптин, пробежав глазами приказ. — Срочное возвращение.
— А я так надеялась повидать юного Пушкина! — капризно скривила губы Валечка и, поймав на себе его испытывающий взгляд, покраснела.
«Определенно врет, — подумал Коптин, бывший в ту пору уже довольно опытным, поседевшим на службе подполковником. — Наполеоновских маршалов ждет, офицерье, гвардию изголодавшуюся… Пушкин ей понадобился… Расскажи это Пушкину».
Бросив взгляд на часы, он прикинул: Наполеон как раз входит сейчас в Москву, авангард его уже где-то у Дорогомиловки…
— А что тебе Пушкин? — Коптин хлопнул Валечку по плечу, подбадривая. — Пушкину сейчас тринадцать лет и почти три месяца. Мальчик еще…
— Неважно, — отмахнулась Валечка. — Он и в тринадцать был уже Пушкин.
— А ты — в двадцать шесть, а уже майор! Пошли!
— Покурить-то хоть есть пять минут у меня?
Коптин не любил волокиту — приказ есть приказ, — но, сдерживая себя, снова взглянул на часы:
— Кури! Но потом пойдем быстрым шагом — идет?
— Едет! — язвительно хмыкнула Валечка, закуривая.
Они стояли недалеко от устья Яузы, телепортационный же челнок их был на Вшивой горке, рядом с Таганкой, «зашифрован» в амбаре; идти предстояло метров семьсот, но круто в гору — минут пятнадцать. В запасе же было двадцать семь минут и сорок секунд — они успевали только-только.
— Ну все, пошли. — Валечка щелчком выкинула окурок и, достав помаду из сумочки, подправила нижнюю губу. — Я готова!
— Ты посмотри, куда ты бросила окурок! — ахнул он. — Там сено же! Смотри — уже горит!
— Плевать, — пожала плечами Валечка. — Все равно Москва через час вспыхнет… Пожар Москвы 1812 года — не слыхали? — насмешливо добавила она.
— Да, вспыхнет, — согласился капитан Завадский, третий член их группы, профессиональный взломщик, выскочивший только что из Академии с красным дипломом. — Но вспыхнет через час, не в этом месте и по другой причине.
«До чего же он любит изрыгать банальности», — подумал Коптин и снова сверился с часами:
— Тушить у нас уже нет времени.
— Если перекинется на сеновал, то все… — сказал Завадский. — Тут все… Тут началось!
— Да ерунда, — сказала Валечка.
— Нет, очень не к месту и не ко времени, — ответил Коптин, лихорадочно соображая, как же поступить. Он в группе главный. Ему решать. — Боюсь, что выговор, без премии и несоответствие получится. Из искры разгорится пламя…
— Похуже, думаю, Сергей Ильич, — заметил Завадский. — Этак ведь может выйти, что именно она Москву-то и сожгла…
— Очумел, что ли? — огрызнулась Валечка. — Напичкали тебя формулировочками в Академии сраной твоей. Думай, что несешь!
— Я думаю. Но вот сеновал если вспыхнет сейчас, то все. Сожгла ты, Валька, столицу нашей Родины.
— Будущую, — скупо уточнил Коптин.
