и привет! «Фу, дурак! Совсем мозги отбило. Если откинуться на два часа назад, то не надо воевать вообще! Погрузить всю компанию в хронотоп и привет, пока шлюп сюда идет, — вот и все! Как просто.
А еще проще — на сутки назад. Тогда никто скулить не будет, что я опоздал. Жених не успеет костюм изодрать, мужики — нажраться, а теща и свекровь не успеют сломать ногти. Во! И все будет о'кей: и кофе с булочкой, и койка с дурочкой, как говорится…
Одурел что-то совсем к концу дня — простейший вариант, а сразу не догнал…»
Набрав на штрих-коде точки прибытия сутками ранее текущего времени, Николай запустил систему предстартного тестирования блоков навигации.
Внезапно вся консоль вспыхнула красными тревожными лампочками, на главном навигационном экране возникла надпись: «Выбранное Вами перемещение может стать роковым».
А ниже менюшка выбора: «Выполнять», «Отменить», «Ввести другие координаты».
Да что ж такое?! Почему? Выбрав «Отменить», Николай привел аппаратуру в сходное положение, распахнул люк и задумался, глядя, как прибрежные пальмы лениво смотрятся в зеленое зеркало океана.
— Ну ничего, Олена, все… все прошло. Успокоилась, да?
Катя, пересевшая на заднее сидение «опеля», утешала Олену, как ребенка, гладила, едва не убаюкивала.
Автомобиль медленно катился по старым центральным переулкам — направо, налево, направо — просто так, без цели.
— Ты зря так плохо думаешь об отце, — сказал Алексей. — Он может что-то ляпнуть, не догнать, не в масть и не по делу наорать, но он никогда тебя не сдаст, не предаст. Это точно. Я это знаю по себе.
— Я знаю! — всхлипнула Олена и вдруг разрыдалась вновь.
— Совсем плоха… Ну просто никакая, — констатировала Катя, встретившись со взглядом Алексея в зеркале заднего вида. — Останови, если туалет увидишь. Ее бы умыть холодной водой. Глядишь, успокоится.
— Да вот туалет, — кивнул Алеша, останавливая машину.
— Пойдем, Олен, умоемся. Вот сюда, ага. Вместе пойдем…
Сидевшая на входе в туалет консьержка решительно перегородила им дорогу, а затем, бесцеремонно толкнув Катю в грудь, рявкнула:
— А ну пошла отсюда!
— В чем дело?! — возмутилась Катерина. — Вы что, с ума сошли?
— Давай, катись, гадюка, тварь, шахидка чертова!
Только тут Катя вспомнила, как она одета. Сняв паранджу и показав лицо старушке, Катя пояснила извиняющимся голосом:
— Вы извините, мы кино там снимаем. Это просто костюм, роль моя. А сама-то я русская.
— Ну, успокоила! — ехидно хмыкнула старушка. — Да русские сейчас еще больше взрываются. Лишь бы всего этого не видеть. И как раз, кстати, на пустырях да в пустых туалетах взрываются, чтобы других не задеть. Деликатно.
— Шутите?
— Какие шутки? Вон, месяц назад две учительницы из Углича приехали, взорвались тут — десять мешков битой кафельной плитки-сантехники я потом вынесла… Неделю разогнуться не могла.
— Но зачем они это сделали?
— Да чтобы власть услышала. Из Углича — в Москву, а здесь — бабах!
— В газетах не было, — подозрительно сообщила Катя.
— Про это не печатают. Запрещено. Просто в Угличе повысили учителям зарплату на двадцать процентов: была зарплата ноль, а стал теперь тоже ноль, но уже ноль потолще.
— Ну, бабушка, нам на пять минут всего, — взмолилась Катя. — А потом, у меня вон, смотрите, никакого пояса нет. Как я взорвусь?
— Я не знаю, как ты взорвешься. Это твоя забота, внученька. А моя забота — вниз тебя не пускать!
— А если я здесь подорвусь?
— Здесь? Здесь взрывайся. Здесь потому что и меня вместе с тобой в клочья разорвет. Ну, значит, убираться тут, штукатурку таскать, после ментов, фээсбэшников полы вытирать — приедут, натопчут, — это уже все другим достанется. Здесь — пожалуйста. А там, я сказала, — не смей!
— Да не собираюсь я взрываться, поймите же вы, наконец! Нам только умыться!
— О-о-о-о! «Только умыться»! Всего лишь! Да ты знаешь ли, внученька, сколько раз меня уже умывали, умыли?! Уж тысячу раз. И с пенсией, и с льготой, и с квартирой.
— Хорошо. Пусть она одна идет, а я здесь ее подожду.
— Вот так — пожалуйста! — согласилась старушка-консьержка.
— Иди, Олена. Умой лицо как следует!
Из умывальной был виден ряд кабинок, почти все свободны — над ручкой зеленая черточка.
Только одна кабинка была занята — над ручкой красный флажок.
Посмотрев на себя в зеркальце, Олена ужаснулась: ну надо же, как лицо распухло от слез!
Ополоснуть лицо не удалось: трубка над умывальником не имела мастерски приделанных к ней привычных белых звездочек, которые нужно было крутить, добиваясь нужной теплоты и силы искусственного родника.
Здесь над носиком родника торчала блестящая большая ручка, как у ложки, но покрепче, причем только одна ручка, а не две, вдобавок же еще и без черпала. Вместо того чтобы держать черпало, ручка ложки перерастала в блестящий железный толстый пенек. Из этого же пенька выходил и длинный носик родника.
О таком роднике ей никто никогда не говорил.
Наверное, надо взяться за этот рычаг и что-то с ним сделать. Но что? Алеша вчера сказал ей: «Не знаешь — не трогай», когда она начала обычной железной вилкой расковыривать электрическую розетку дома, на стене, на кухне, — чтобы дырки в розетке стали побольше и чтобы холодильник тоже смог бы включаться в нее и высасывать из нее «лектричество», а не только маленький кухонный телевизор.
Алеша сказал «Не знаешь — не трогай» после того, как вилка, которой она ковыряла розетку, вдруг укусила ее, как змея, даже больнее змеи, и обожгла один палец.
Не знаешь — не трогай!
Олена задумалась — как поступить?
— Коля, я умоляю… — вдруг донеслось из запертой кабинки. — Не надо так… Мы так не договаривались…
Олена похолодела.
— Коля, не делай мне больно. Прошу!
Олена стремительно перенеслась из умывальной к запертой кабинке и дернула ручку. Заперто!
— Коля, давай еще раз… Давай попробуем начать сначала…
Олена легла на пол в метре от кабинки — чтобы змея-соперница не смогла ударить по лицу ногой — и, прижав щеку к полу, заглянула под запертую дверь.
— А вот так, Коля, можно, да!.. Мне так приятно это, Николай, ты никогда не сможешь себе представить, что испытывает женщина… Нет, Коля, ты себе не представляешь…
Олена увидела в щели под дверью пару женских ног со спущенными на них трусами. Мужских ног она не увидела: в глазах у нее были только женские трусы, трусы расплылись, она потеряла сознание.
— Ну, чего-то там твоя застряла… — вздохнула старушка-консьержка.
— Сходите, бабушка, посмотрите, — попросила Катя — Она, сестренка моя, очень дикая. Из такой дыры приехала, не приведи господи.
— Не могу я тебя тут одну оставить. Я уйду, а ты взорвешься.
— Давайте тогда вместе сходим.
