Благодаря береговому освещению было видно, что каждая ладья содержала от сорока до пятидесяти коренастых бородачей в возрасте от двадцати пяти до сорока лет, сгрудившихся в носовой части и безмолвно пяливших глаза на факелы в руках встречающих их женщин.
Ладьи имели, естественно, заметный дифферент на нос.
Прибой, подкатывавший под сильно задравшуюся корму, подбивал ладьи каждым своим гребнем. Ветер, слабо тянувший на берег свежесть просторов Северной Атлантики, лениво давил на мачты и палубные постройки, помогая прибою повернуть ладью относительно глубоко сидящего в воде, перегруженного носа. Накат и ветер не спеша сбивали с курса, ставя судно сначала лагом к прибою, а затем закидывая кормой к берегу, разворачивая ладью задом наперед.
В процессе этого кручения бородачи молча и слаженно переходили с носа на поворачивающуюся к берегу корму, и история повторялась. Иногда же, когда экипаж начинал переход слишком рано, ситуация возвращалась к исходной, и тогда бородачам приходилось возвращаться на бак с полдороги.
От многочисленных факелов на берегу, софитов и иллюминационных пространственно распределенных систем было довольно светло; ладьи, появившиеся из сине-туманной темноты ночного мрака, на фоне звездного неба выглядели черными большими лодками странной формы с шевелящимися над бортами силуэтами людей.
— Ой, девочки, а как они похожи друг на друга!
— Немытые, нестриженые — вот и все сходство.
— Да нет, ну что вы, — как братья!
— Рыжие!
— Не рыжие, а русые! Сама ты рыжая!
— А рожи до чего глупые!
— Не глупые, а добрые.
— Добрые, ну как же: в кольчугах, при ножах!
— Это не нож, а меч!
— Какая разница!
— А та разница, что добрый мужик или злой — это не по мечу судить, а по глазам сразу видно!
— Да ты чего, отсюда глаза видишь, что ли?
— Не вижу. Но я их глаза чувствую. Из них можно веревки вить. Знаю таких. Ленивый шкаф. Крановщиком такой работает, грузчиком, шофером…
— Шофером на асфальтовом катке!
— Или на карьерном самосвале!
— Ага! На лесопилке бревна под пилы подает, когда у тележки цепь слетит, ну или дизель встанет.
— А может и вместо трактора пахать.
— Много не вспашет. Гектаров пять — и все! Беги за самогонкой!
— Такие мужики дома — как приставка к телевизору: пришел и лег снопом, палкой с дивана не сковырнешь. Чинить ничего не починит, в розетку штепселем не попадет, но зато и на сторону гулять не будет: это ж вставать, ботинки надевать… Пиво есть в холодильнике — больше ничего и не нужно. И детей такие любят. Лежит и вслух учебник за третий класс читает — ему-то самому в диковинку!
— А дети по нему ползают, ползают, ползают…
— Ну, если чемпионата, конечно, нет по ящику. А если спорт, то дети — кыш!
— Импотенты они, я поняла.
— Ой, не скажи!
— Сейчас тебе покажут, «импотенты»… Расскажешь утром-то…
— Да посмотрите, бабы, — реальные мужики. Вроде не пьяные даже.
— А ведь одни приплыли-то сюда, без баб. Ни поварихи у них, ни буфетчицы не видать!
— Да голубые потому что!
— Ни-ког-да! Голубого я за версту чую. Они, что хочешь делайте со мной, они не голубые!
— Не голубые, раз с ножами-то! С мечами! С мечами педрилы не бывают. Они ж сюсюкалы! Видали педиков с мечами?
— Нет, я вообще мечей не видала ни в жисть. А разве такие маленькие мечи бывают?
— Ничего себе маленький — с метр!
— А ты «Властелин колец» смотрела?
— Какое там смотрела?! Я день и ночь работаю!
— Да что вы спорите — типичные бандиты!
Женщины разом стихли, думая каждая о своем. Предположение было очень похоже на реальность.
— Вот ужас-то! А их там, на трех-то лодках, ведь больше сотни!
— Да нет же! Коля говорил, они варяги.
— Ну а варяги — это кто?
В этот момент с ладьи Кальва донеслось мычание.
— Коровка…
С ладьи Бьярни послышалось ответное мычание сразу нескольких коров и, похоже, одного быка.
— Они же фермеры!
— А почему это вдруг фермеры?! — возмутилась одна из девиц. — Мне это быдло кулацкое ни к чему!
— А мне — к чему! — возразили ей сразу несколько голосов.
— Да ссохни они, все эти фермеры!
— А что так?
— Да они ж за свои кровные душу вынут. Я в прошлом году связалась с одним с-под Тамбова, картошку привез до столицы. Та соки ж все, скотина, выпил. Не отвалился, гад, пока радикулит его на мне не скрючил. А жадный ж до чего! Да лучше пусть они своих коров дерут, а мы тут ни при чем!
— Конечно, безобразие — вон сколько их!
— А они-то все тебе, Галка, думаешь, достанутся? Ты не беспокойся.
— Это с твоей рожей можно не беспокоиться — и бык не польстится. А вон на Зинку-то нашу двадцать фермеров таких налезут, так замычишь, куда твоя корова!
— Уж Зинка замычит! Зинк, ты ж под паровозом только еще не лежала, скажи?
— Отстань от меня, тварь, — довольно зло отреагировала Зина. — Страхуила чернявая!
— Что-о-о? — удивилась Галка. — Это ты мне?!
Страшный удар с правой мог бы, казалось, сбить Зинке голову с плеч, если бы Галка не остановила движение Зинкиной головы не менее сильным ударом с левой, вторым ударом, прошедшим сразу за первым.
Этот второй удар, с левой, был какой-то липкий, впечатыващий: рука Галки как бы прилипла к голове Зины, заскользила по ней, впилась в прическу, а затем сильно рванула голову вперед и вниз, срывая парик. Согнув Зинку в поясной поклон, Галка слегка качнула бедрами и вмазала ей коленом в лицо. И тут же взвыла от боли: Зинкины зубы впились в ее колено, проникая в плоть едва ли не до кости.
Аверьянов, появившийся из только что материализовавшегося в стороне хронотопа, тут же оценил ситуацию как критическую, выходящую из-под контроля.
Женское сообщество поляризовалось, разделившись на два лагеря яростных болельщиц. Женские вопли взвились к небесам.
С моря донеслись восторженные, восхищенные возгласы викингов и громкое изумленное мычание коров.
Ладьи, скрежеща днищами по гальке, почти одновременно были выставлены на берег прибоем, причем, что забавно, ладью Сигурда вынесло на берег, разумеется, кормой вперед: приказ ярла — закон для экипажа: домой так домой…
Причаливание ладьи Сигурда прошло удачно, хоть и внештатно. Трое, помогая рулевому, успели
