поднять руль, чтобы не сломать его о берег напирающей с моря массой ладьи. В последний момент им удалось-таки выехать на гальку ахтерштевнем, скребя по камням рудерпостом.
— Что там происходит? — спросил Барда Торхадд, по-прежнему продолжая сидеть, прислоняясь спиной к сараю и глядя вперед, в темнеющее над Атлантикой небо. — Я слышу женские крики. Вижу над океаном отблески огромных костров в небе, на низких поводьях тумана…
— Это не костры! Это какой-то волшебный свет. И факелы… Встань, Торхадд Мельдун, выйди на ют, посмотри! На это стоит посмотреть!
— Лень мне вставать. Будь, Бард, моими глазами. Расскажи.
— Твое предсказание сбылось, Торхадд! Нас встречают валькирии.
— Много?
— Десятки… Нет! Больше сотни!
— Они кричат ругательства?
— Да. Две валькирии подрались из-за нас.
— Мужчин много там?
— Я вижу только одного. Он спешит к дерущимся валькириям, машет, приказывает прекратить драку…
— Это я слышу. Я просил тебя быть моими глазами, Бард, а не ушами.
— Я просто взволнован…
— Не удивительно.
— Они приготовили нам пир — я вижу легкие столы с тончайшими ножками, сделанные не из дерева, а из металла… думаю, серебра… да нет, серебро бы согнулось… И еще из чего-то белого, блестящего, как лед. Тут хватит места на всех — и на них, и на нас… И на ярлов, и на кэрлов, и даже на трэдов!
— Действительно отдельный стол с объедками?
— Нет-нет! Везде невиданные, красивейшие блюда! Невиданные ягоды, огромные, листья свежей зелени, разноцветные кружки нарезанных овощей… Не знаю, что это за плоды, но это потрясающе выглядит… Встань, посмотри сам.
— Я ничего не увижу, Бард.
— Почему?
— Мои глаза уже давно смотрят внутрь меня.
— Внутрь тебя?
— В душу.
— Ну, понятно… — Бард запнулся, не зная, что и сказать.
— Там что-то готовят на огне? — спросил Торхадд, принюхиваясь.
— Да! Отдельно жарится мясо. Пятнадцать, нет, двадцать валькирий что-то готовят на удивительных голубых огоньках! А сколько сосудов с напитками стоит на столах, самых разных цветов. Прозрачные и блестящие, искрящиеся кувшины и крынки. И много чар, кувшинов, посуды изо льда — прозрачнейшего, чистейшего льда! Невиданные угощения!.. Не перескажешь! Я и во сне такого не видел, Тархадд!
— Чем они вооружены, валькирии?
— Ничем! У них нет с собой оружия.
— Оружие сложено отдельно?
— Да нет, не видно. Луки, стрелы, щиты, мечи — ничего такого…
— Большие у валькирий крылья?
— У них нет крыльев.
— Как же они летают?
— Они не летают. Две валькирии сейчас кусаются и выдирают волосы друг другу… Одна валькирия у другой сорвала с головы кожу вместе с волосами, с рыжими волосами, но вместо крови у той, у которой сорвали, на голове сразу выросла новая кожа с еще более красивыми черными волосами! Вот чудо! Теперь они царапаются!
— И визжат на разные голоса?
— Нет. Они царапаются молча. Визжат другие валькирии.
— Я слышу. «Мослом в сопелку ей!», «В торца! Ну-к, по сопатке!»
— Что такое «сопатка», Торхадд?
— Колдовство, заклинания… У нас, в Сизых Фьордах, нет этого слова.
— «В торца по хрюкалу!»
— Это, похоже, совет…
— «Ментовская сиповка!»
— Скрытые знания доступны валькириям, это уж так!
— «Шмач разорви ей!»
— Указывает, как поступить в сложном случае, верно?
— «Буркалы вырви ей, выбей моргалы!»
— Клич боя? На молитву не похоже…
— «Сейчас свои гланды проглотит, зассыха!»
— Да, мастерицы валькирии: так наговорами и сыплют!
— А где же прячутся их мужчины?
— Им негде прятаться, здесь все открыто.
— А за холмом?
— Едва ли, Торхадд. Ведь мы успеем перебить всех женщин, пока мужчины из-за холма добегут сюда!
Женский вой разочарования пронесся над побережьем и стих.
— Какой скорбный звук… Одна из них погибла, Бард?
— Нет. Просто их разняли. А остальные застонали от огорчения. Ведь схватка завершилась, не выявив победившую!
Уже подбегая к дерущимся, Аверьянов увидел, как между схватившимися не на шутку Зиной и Галей вклинился небольшой пес, молодой шарпей. Следом за ним к девочкам подскочила интеллигентного вида женщина лет шестидесяти с небольшим и в одно касание раскидала сцепившихся в разные стороны.
Раздавшийся стон разочарованных болельщиц был столь громок, что докатился, наверное, до моря Баффина на севере и до мыса Канаверал на юге.
Благодарно кивнув миротворщице с собакой, Николай поднял руку, обращаясь ко всем:
— Тише! Тишина! Ша! Чтоб этого больше не было! Предупреждаю: при возникновении хотя бы еще одного конфликта контракт будет расторгнут с обеими дерущимися, ругающимися сторонами: разбираться, кто прав, а кто виноват, будете без меня уже, на Тверской. И второе — что касается ругани. Тут везде поставлены лингвистические маяки. В пределах трех километров вокруг вот этого холма — Оленьего Холма — все понимают друг друга независимо от того, кто на каком языке говорит, понятно?
— Понятно.
— А дальше как? Если четыре километра?
— А дальше надо языки учить! Или брать переводчика.
— И я добавлю от себя… — выступила пожилая дама, взяв шарпея на руки. — Учтите, девочки, я здесь присутствую. И распоясаться никому не дам. Если хоть одна из вас… то я такую сразу, без раздумья. Чуть что — к себе на родину быстрее собственного визга улетишь. Чтоб женщину СССР вы не позорили! И фермеров не обижать мне, все слыхали? Это ростки нового, плоды возрождения России!
— А это все же фермеры? — спросил кто-то из толпы.
— Ага, — кивнул Аверьянов. — Специально собирали. В глухих районах дальнего зарубежья.
Он уже не помнил, что, кому и зачем он врал. За последние часы его биологического времени ему пришлось выплеснуть из себя такое количество лжи во спасение, откровенной брехни и уклончивой полуправды с существенными недоговорками, что голова шла кругом.
— Вы потом поймете, что здесь происходит, — авторитетно сообщила публике пожилая дама. — А
