— После последнего шторма все стали вольными, — напомнил Бард. — Рабов среди нас уже нет!
— Конечно, — кивнул Торхадд и, иронически хмыкнув, добавил: — Мечтать так мечтать, я согласен… Трэды будут пировать за одним столом с ярлами… Верно?
Бард рассмеялся, представив это невозможное в реальной жизни сочетание.
— Да, здорово!
— Что «здорово»?
— Пир, валькирии — все сразу, как только причалим, — это здорово! Ты хорошо придумал! Складно получилось! Талантливо. Видна рука мастера, нечего сказать!
— И не мясом огромного вепря Сэримнира встретят нас прекрасные валькирии, — продолжил польщенный Торхадд. — Сотни изысканных, прекрасных блюд, вкус которых не уступает их виду, будут украшать столы, накрытые для нас!
— А в темноте не видно… — вздохнул Бард.
— Видно! Еще как видно-то! — сварливо возразил Торхадд, почувствовав, что его собственная молодость улыбнулась ему из тьмы, фантазия заработала, закусила удила, картинка и вправду пошла. — Волшебный, яркий свет заливает весь пиршественный холм! Чудесные звуки струятся отовсюду, божественное благоухание благовоний окутывает всех пирующих!
— Про благовония к месту ты ввернул, — одобрил Бард. — Я ведь уже почти три месяца не мылся.
— Я тоже. Но это не повод для печали. Мы пьем!
— А что мы пьем?
— Ну, уж во всяком случае не молоко козы Гейдрун!
— Но оно крепкое, как старый мед… — напомнил Бард.
— Да хрен бы с ним! — отмахнулся Торхадд Мельдун. — Подумаешь, коза Гейдрун! Шла б она ясенем, жуя веники! Не-е-ет! Валькирии наливают нам в черпаки прозрачные меды разноцветных пчел… Ты, кстати, никогда не пил напитка, сброженного из винной ягоды?
— Из винной ягоды? — удивился Бард.
— Ну да. Но не из той, о которой ты сразу подумал. У нас винной ягодой называют красную ягоду, кислую, растущую на кустиках по болотам, но я имею в виду винную ягоду крупную, сладкую, растущую на юге Нормандии, на крепких, больших и высоких кустах, свисающую с них крупными гроздьями… Готы ее уважают, выжимают сок, сбраживают… Нет?
— Даже не пойму, о чем ты говоришь…
— Да уж не о квасире твоем: двое плюнули, мед добавили, подогрели… Тьфу!
— Квасир очищает душу, гласят древние саги.
— Возможно. Да рецепт приготовления больно сложен. Карликов растить, потом кровь с них сцеживать. А тут два пальца в рот — и очистил душу. Гораздо проще!
— А мы сближаемся! — глянув по сторонам, объявил Бард. — Ярл Бьярни собирает тинг, хочет что- то сообщить всем.
Ладьи уже шли одним курсом, под парусами, почти касаясь друг друга: гребцы, подняв весла, положили их поверх бортов соседней ладьи или втянули их сквозь клюзы-уключины на свою палубу.
В центре образованного таким образом тримарана находился корабль ярла Бьярни, левее его шла ладья Кальве, правее — Сигурда.
Дождавшись, когда экипажи обменялись чалочными концами и притянули ладьи вплотную друг к дружке, Бьярни поднял руку, требуя тишины.
— Други мои! — начал он. — Земля, новый неведомый край перед нами. Эта земля — Винланд, к которой мы с вами стремились, к которой мы шли и дошли, потеряв семь человек, двух коров, одну свинью и восемнадцать трэдов — в штормах и от болезней… Вам ли не понимать, сколь важно для нас пристать к этому берегу с миром: запасы воды и пищи у нас на исходе. — Бьярни перевел дух и, подступая к главному, возвысил голос: — Я, ярл Бьярни, зная, что колдовство по нашим законам карается утоплением в болоте или забрасыванием камнями, взял на себя смелость и приказал своему советнику, Хросскелю Годиновичу, с помощью чар выбрать нам точный путь и лучшую гавань. Я призываю вас, други, вспомнить, что Хросскель был привезен моим отцом, конунгом Гудбрандом, из южных земель. Он чужеземец, гость. Хросскель Годинович не обязан жить лишь по нашим законам. Особенно если чары его направлены нам во благо. Да и волхвование — не колдовство, это знает каждый ребенок. Я, ярл Бьярни, решил посему: а, пусть покудесничает! Кому с того хуже? Хросскель кудесничал сегодня весь день и с наступлением тьмы дал нам Звезду. — Он выдержал паузу, а затем пояснил: — Звезду Путеводную!
Насладившись возникшей тишиной, ярл Бьярни театрально выкинул руку вперед:
— Потушите факелы и смотрите вперед!
Действительно, как только глаза мореплавателей привыкли к темноте, все ясно различили впереди, прямо по курсу, Путеводную Звезду, которую накудесничал специально для них мудрый маг Хросскель Годинович за целый день изнурявшего и подрывавшего его здоровье волхвования.
Звезда была очень странная. Казалось, она летела над морем на высоте макушки мачты ладьи и то потухала, превращаясь в темно-красный огонек, то ярко вспыхивала ослепительно голубым, режущим глаза огоньком.
В отличие от обычных звезд эта Путеводная Звезда, наколдованная Хросскелем Годиновичем, издавала в такт миганию какие-то странные звуки. Звуки были похожи на песню-заговор: каждое слово песни в отдельности было понятно мореплавателям, но вот взятые вместе, в совокупности, они не содержали, казалось им, никакого смысла.
Конечно, далекий и продвинутый потомок викингов из племени гребцов-рус, живущий на границе второго-третьего тысячелетия от Рождества Христова, мог бы, пожалуй, сказать, что звуки эти представляли собой испоганенные матерными вставками строфы «Евгения Онегина», исполняемые на мотив «Интернационала», но таких продвинутых гребцов ни на одном из трех бортов не было.
Были, однако, глазастые, сумевшие различить вдали, в темноте, непонятный предмет, напоминающий по форме огромное яйцо, размером, наверное, с ладью, темное, но иногда в свете звезд отливавшее металлом.
Яйцо качалось на волнах, лениво дрейфуя; сцепленные ладьи медленно, но верно приближались к нему: три наполненных паруса бодро тянули корабли к берегу.
Как всякое таинственное явление, яйцо представляло собой не меньший интерес, чем Звезда. Чувствовалось, что между этим удивительным яйцом и Звездой есть какая-то внутренняя, доступная только кудесникам связь. Ощущение связи превратилось в уверенность в тот момент, когда Путеводная Звезда вдруг потухла, а яйцо тут же осветилось, окутавшись сиреневыми и розовыми ломаными лучами, напоминавшими огромные иглы какого-то сказочного гигантского инея.
Вздох мистического, восторженного ужаса прошелестел над сцепленными ладьями. Каждый из членов трех экипажей прекрасно знал, что значит иней в мировой истории.
Действительно, ведь до начала времен существовало лишь две области: Нифльхейм — Темный Мир, страна вечного льда и жутких морозов, и Муспельхем — Огненная страна, разделенные Гиннунгагапой — Мировой Бездной.
Нифльхейм, Муспельхем и Гиннунгагапа существовали всегда, изначально, даже тогда, когда ничего еще в Мире не было, в том числе и их самих, разумеется.
Естественно, что именно в Гиннунгагапе и повстречались иней Нифльхейма с теплым воздухом, идущим из Муспельхема. Иней стал таять и стекать вниз, капли ожили, поднагревшись, а затем, как и ожидалось, превратились в великана Имира, от которого пошел род Хримтурсов — известный каждому ребенку род инистых великанов.
Помимо этого из инея появилась на свет корова Аудумбла, из вымени которой текли четыре молочные реки — что было весьма кстати, так как молоком именно этих рек стал питаться новорожденный Имир.
Однажды Имир заснул и вспотел, и из его пота под левой рукой выросли мужчина и женщина, а одна нога с другой зачали сына — так на Земле появились люди.
