его чуть не прихватили ортодоксальные католики, чтобы поджарить на костре в качестве «вести дьявола».
Только чудом католикам не удалось его поймать, в силу чего пришлось им удовлетвориться пытками дочери владельца местной крупорушки — потенциальной ведьмы, — доставив тем самым много удовольствия самим себе, этой самой дочери, а возможно, заодно, и Вездесущему — как знать?
В глухой и ненастный осенний день Брашпиль в конце-то концов рухнул, упал плашмя на подернутую инеем траву, раскидав в стороны крылья…
Он лежал возле таверны, принадлежавшей брату Одноногого, на самой окраине Дартмута, недалеко от реки Дарт.
Он знал, что Энжела тут, рядом, в таверне, — и все!
Теперь можно дать себе сдохнуть. Конец!
Краем глаза он вдруг увидел подкрадывающуюся к нему ворону и, не успев уйти в небытие, расхохотался: жизненных сил у него не было вовсе, но дух его был сильнее, чем в юности, чем в яйце!
Даже на смертном одре… Ворона ведь — не птица. Не противник. Таких ворон — пучок, через колено…
Он звонко щелкнул клювом и расхохотался вороне в глаза. Он не боялся смерти.
Вороне же, напротив, крайне не понравился этот беспросветно черный и провонявший гарью какаду с красным ирокезом на голове (кровь лисицы!), его манера нагло, по-мужлански вульгарно смеяться в лицо, притворясь обессиленным.
Как и большинство дам, ворона искренне считала все болезни, включая инсульт, инфаркт, плоскостопие и шизофрению, заразными; перспектива получить вместе с завтраком маниакально- депрессивный психоз, так и струившийся от этого попугая, ей не катила. Подумав, она запрыгала в сторону и, встав на крыло, отвалила от греха подальше на свою ветку дуба, что растет на крутом берегу реки Дарт.
Брашпиль ехидно клекотнул ей вослед и отключился — на сей раз наглухо.
Сознание снова забрезжило в нем, лишь когда сквозь туман возвращающейся действительности он услышал знакомый божественный голос: Энжела склонилась к нему, тревожно блестя влажным глазом.
— Не покидай нас, любимый, — дрожащим голосом, подавляя рыдание, курлыкала Энжела. — Ты нужен мне, что стану делать я без тебя в этом пустом и ненужном мне больше мире? Не уходи! Я умру от тоски, если ты выберешь вдруг для себя другой, параллельный мир!..
Несмотря на то что тьма, пришедшая со Средиземного моря, опустилась на западную часть Северной Атлантики — что, впрочем, эта самая пришедшая со Средиземного моря тьма вытворяла каждый божий день вследствие вращения Земли, — Бард, присев, нашарил в темноте рыболовную сеть и, найдя в ней на ощупь знакомую дыру, поведал трагическим голосом:
— Гребаные козлы! Прожгли мою сеть! — Положив сеть дырой на колено, Бард достал из-за пояса кремень с трутом, высек искру и, раздув трут, зажег от него небольшой факел. — Смотри, Торхадд Мельдун, сын Вулкана! Эту сеть…
— Не надо, — попросил Торхадд, сидевший на днище-палубе бака рядом с колодой для разделки рыбы и мяса, прислонясь спиной к палубному строению ладьи. — Ты уже семь раз рассказывал эту историю…
— Неужели? — заинтересовавшись, спросил Бард. — Семь раз! Вот это да! Если ты, мудрый Торхадд, запомнил это, стало быть, каждое из семи моих повествований запало в твою душу!
— Один раз, первый, я выслушал тебя не без интереса, — ответил Торхадд, — а остальные шесть раз я мысленно считал: «Ну вот сейчас, когда он во второй, третий, четвертый, пятый, шестой… ну, словом, опять заладит эту историю, вместо того чтобы сесть и починить сеть, на этот-то… второй, третий, четвертый, пятый, шестой раз он не отделается оплеухой, а останется либо без головы, либо без языка…»
— Мне горько слышать эти слова, Торхадд, а еще горше сознавать, что ты прав: у нас на корабле одна цена знаниям и поэзии — увесистая оплеуха! А ведь бог Один ради знаний отдал свой глаз великану Мимиру! А ради поэзии он, обманув врагов, вкусил магический напиток квасир, мед поэзии, дающий талант сочинительства.
— Квасир? — задумчиво повторил Торхадд Мель-дун. — Звучит заманчиво… Рецепт-то знаешь?
— Конечно! — кивнул Бард. — После заключения мирного договора между богами асами и великанами ванами асы и ваны взяли большую чашу и плюнули в нее в знак примирения. Смешав слюну, боги создали из нее человека-карлика Квасира. В этом действии состоял первый этап процедуры…
— Мы говорили с тобой о напитке, а не о карлике…
— Не перебивай меня, Торхадд. Рано или поздно мы дойдем и до напитка, узнать рецепт приготовления которого возжелала твоя душа. Так вот Квасир…
— Карлик?
— Ну да. Квасир был мудрым. Квасир много странствовал и учил людей. Однако два коварных гнома, Прячущий и Поющий, обманули и убили его. Затем они слили его кровь в две чаши, а из чаш слили ее в котел и, смешав в котле с медом, получили питье, вкусив которое всякий становится скальдом либо мудрецом.
— Ничего не понял. «Вкусив которое всякий становится…» Ну, вот я хочу вкусить. Прямо сейчас. С удовольствием вкусил бы. Где?!
— Это иносказание. Прячущий и Поющий должны убить мудрость и склонность к наставлениям. А потом добавить меда! Неужели тебе непонятен этот простой рецепт, Торхадд Мельдун, сын Вулкана?
— Нет, — пожал плечами Торхадд. — Если из твоей речи выкинуть все иносказания, то остается только то, что кто-то сначала наплевал в чашу, а потом добавил меду. Такой напиток ты сам пей, пожалуйста.
— Я вижу, сын Вулкана, твой дух далек от пути к смирению… Но ты, как никто другой, должен знать, что…
— А я и знаю, — перебил Барда Торхадд Мельдун. — Что воды у нас осталось на сто дней…
— На сто дней? — изумился Бард. — Почему же ярл Сигурд приказал выдавать воду всего лишь по полчерпака на день?!
— Потому что ее осталось на сто дней для одного человека. Только для одного! А нас сколько? Больше сорока! Мало? Придется еще поделиться водой с ярлом Бьярни: на его корабле скотина и лошади…
— Да, это так. Но что тебя расстраивает, мудрый Торхадд?
— Голод и жажда, Бард, больше ничего! Я — вольный человек, кэрл, шкипер, бонд, как говорят исландцы, а не презренный трэл, не раб…
— Это всем известно, сын Вулкана! Я тоже кэрл, а не трэл. И мне еще больше, чем тебе, хочется пить. Но что ж с того? Я надеюсь.
— Я тоже.
— Земля где-то близко, Торхадд. Я уверен. Уже два дня назад появились птицы. Это верный признак того, что земля где-то рядом…
— Да, это так, — согласился старый Торхадд. — Но может быть, справа, а может быть, слева по курсу. А мы идем мимо…
— Сегодня днем я видел собственными глазами проплывший туесок, корзинку…
— Ее потеряли люди Бьярни, или она упала с корабля Кальва…
— Нет! Она была сделана из редкого дерева, ну, у нас оно не растет… С белой корой дерево, знаешь?
— Береза…
— Ну да! Не рыбы же сплели эту корзинку, Торхадд? Где-то тут рядом есть люди…
— Может быть. Может быть, справа, а может, и слева… Там, сбоку, там… — Торхадд явно подтрунивал над молодым Бардом.
— Есть еще один признак, Торхадд Мельдун! Уже второй день прямо по курсу видно землю! Мы все хорошо видим берег. Невысокие горы на нем становятся выше и выше: он приближается. Попутный ветер
