Время жестоких чудес

любовники. Они как две половинки одного целого.

Потому что это учитель и ученик.

– Твои мысли? – спросил учитель ученика.

– Придется поработать. Хорошо поработать, – ответствовал тот. – Физическая подготовка неплоха, психическая – есть… потенциал.

Майнус засмеялся горько, ученик удивленно покосился.

– Ты называешь это потенциал? Ты удивительно мягок.

Они молча шли по залитой лунным светом поляне. Слепые глаза Майнуса рассматривали что-то за пределами человеческого мира.

– В парнишке есть ярость. – Старик стряхнул грезы. – Нужно направить ее в нужное русло.

Дерек вопросительно посмотрел на наставника. Его губы шевельнулись… Ярость?

Учитель или не понял его вопрос, или не счел нужным отвечать.

– Возьми его. Мечемашество и все такое сопутствующее. Но не вздумай учить Древним Запретным Знаниям.

Дерек кивнул, слегка озадаченный. Ярость в том смысле, в каком это слово произнес Майнус, была очень близка именно к Запретным Древним.

– В псионике я сам паренька натаскаю, – сказал Майнус. – Нельзя, чтобы…

Он не договорил, снова дернул головой, неуклюже давая понять, что разговор закончен, щелкнул языком, подзывая Самсона. Мохнатый поводырь встрепенулся, неуклюже закосолапил к нему, ткнулся носом в ладонь. Старик положил руку на голову и пошел прочь.

Желание – это железо, решение – это огонь, действие – это сталь.
Человек – горн разума и молот воли.
Пусть же мой горн горит ярко,
Пусть моя воля будет направлена верно.

Тесха

Самое веселое и самое трудное время – страда!

Кончилась пора хамунов, и уже можно не опасаться, что какой-нибудь заблудший злой дух забредет на поля.

Из подвалов выгребаются прошлогодние запасы. Что-то выбрасывается в компостные ямы, запахивается в отдыхающие поля в качестве удобрения и в залог будущих урожаев скармливается домашнему и лесному зверью. Что-то отправляется в большой погреб, откуда каждый житель деревни может брать по потребности. Что-то идет на общий стол, который будет ждать трудяг на окраине деревни каждый день страды. Что-то просто передается в дар приблудцам, которые этим летом пришли из леса.

И конечно, со стороны этих гостей было уж вовсе вопиющей неблагодарностью не участвовать в страде.

Так заявили Александр и присоединившийся к нему в тренировках Джонатам своему молодому наставнику. Дерек только пожал плечами.

– Конечно, работы страды будут добрым подспорьем для наших уроков. Мы найдем время…

Алек от досады готов был кусать самого себя за нос, но постарался изобразить, как он рад, что может и надорваться в страду, и сломать себе шею на чертовой мельнице.

Завтра все село проснулось раным-рано. Взрослые и подростки резали серпами пшеничное золото, малые дети носились и галдели вокруг, соревновались, кто больше соберет колосков, плели из соломы. Неподалеку от того места, где работал Алек, была разбита передвижная кузня, и Мо перебирал свои инструменты, готовый подточить железные серпы или набить зубцов.

Алек оставил серп в пшенице, выпрямился, дуя на натруженные ладони, покосился вправо. Девчонка, а как работает… Она сопела от усердия, долгие русые косы выбились из платка и свешивались к земле, лопатки ходили ходуном, между ними на рубахе выступили влажные пятна, а пшеница так и хрустела под отполированным лезвием. Лина подняла голову, смахнула пот с лица, перепачкав нос в пыли. В который раз перехватив взгляд Алека, показала ему язык. Парень отвернулся, торопливо схватился за серп. И чего она воображает? Колючие соломинки впились в руку, одна пыточной иголкой прямо в мокрую мозоль. Алек вполголоса ругнулся и прикусил язык. На жнивье нельзя ругаться. Он смотал еще один сноп, теперь вредная кареглазая девчонка обгоняла его на два шага.

Пот заливал глаза, мокрые мозоли саднили. Оказывается, мозоли от оружия не спасают от мозолей от серпа, а прыткость в поединке не означает быстроту и ловкость на хлебном поле. Алеку удалось закончить свой ряд почти вровень с ней, Лина только покосилась и пошла на тот конец поля. Алек в бессилии скрипнул зубами, он устал, как рудничная лошадь, страшно хотелось пить… Еле передвигая ноги, он поплелся через поле и на полпути наткнулся на Гнома и Шанку.

Они приходились друг другу двоюродным братом и сестрой. Впрочем, родственное сходство можно было заметить издалека, Алек даже прищурился.

– Ее никто догнать не сможет, – сочувственно заметила Шанка. Парень почувствовал, что его уши запылали, словно шевелюры детей. Неужели со стороны заметно, как он зол? А также унижен, посрамлен и раздавлен? Он торопливо схватил протянутый ковш, ополовинил одним глотком, отдуваясь и икая, допил до дна, выплюнул зернышко тмина. Шанка взяла ковшик, Гном махнул рукой, и огромный жбан с квасом, который и Мо бы не сразу поднял, медленно и величаво взмыл в воздух. Алек уже привык к манерам рыжих братца и сестрицы и даже не удивился.

– Полей… много?

– К третьему дню закончим. Но положено помочь соседям, а потом подойдет пора картошки. После ягодные дни, грибные, капустные…

Алек застонал. Сначала мысленно, а потом, когда дети и плывущий в воздухе жбан с квасом удалились на достаточное расстояние, и вслух…

– Интересно, на кого оставили наше поле? – вслух подумала Кати.

– Скорее всего просто сожгли… – ответил Макс. Они работали рядом, и парень невольно смирял свою силу, подстраиваясь под ее неторопливость. Остальные ушли далеко вперед.

– Жаль, если так, добрый хлеб был…

– Да… Эй, Алек, ты чего такой красный?

– Жарко, – пробурчал парень…

Работали до позднего вечера, а потом в каморку Кати, где та зашептывала всем желающим мокрые мозоли, явился Майнус и сообщил, что по просьбе Алека уроки сегодня не отменены, и добро пожаловать к ручью. Друзья едва не поколотили Алека.

Жива, что пребывает во всем Сущем,
В небесах и на земле,
В воде и огне,
В холодной пустоте
И в пламенном сердце Солнца,
В людях и животных,
В деревьях и камнях.
Благослови день мой и ночь мою,
Благослови родных и близких моих,
Благослови друзей и врагов,
Благослови тех, кого я люблю
Благослови и тех, кого ненавижу…

– Воля.

– Воля.

– Воля…

Бывшие беглецы выбрали плату. Они поведали своему новому племени все, что знали о священстве Каррионы – в обмен на обучение их здешним методам мыслетворчества, чтобы вернуть себя, какими они были до экзорцизма, и научиться контролировать свою силу.

Священства как такового у Еретиков не было, лишь общность людей, которые чаще занимались мыслетворчеством, чем каким-либо другим делом. В результате молодые люди обучались сначала вместе с маленькими детьми, которых изрядно веселило присутствие великовозрастных учеников. В конце концов Макс и остальные взбунтовались, потребовав «частных уроков». Наставники сменяли друг друга, занятия были нерегулярны и сумбурны. В последнее время ими занялся Майнус, каждый свой урок начинающий с повторения тесхи, стиха-молитвы.

– Любой наш поступок, даже самый мелкий, находит отражение в будущем, – сказал старик, устраиваясь поудобнее на валуне. – Как круги по воде…

Он бросил в ручей гальку, булькнуло, друзья честно попытались разглядеть в темноте те самые круги. У Майнуса была своеобразная манера подавать философию воличей, лежащую в основе понимания Живы и