Любитель сонетов перегнулся через край гондолы.
– За облаками теперь и не разглядишь. Зато, когда мы только взлетали, я успел рассмотреть и морской порт, и каменоломню, и путаницу кряжей, каньонов, горных обвалов – лабиринт протянулся на сотни километров к западу и на дюжины кликов с севера на юг.
Завершающие дни плавания на фелюге оказались на редкость дождливыми. Ливни шли не переставая: и когда судно причалило к переполненным докам у карьера; еще сильнее – когда Манмут сколачивал гондолу подходящих размеров, а затем надувал огромный шар, и даже когда тот поднимался в небо над поселением МЗЧ.
Один из зеков явно рвался «поговорить» с европейцем, настойчиво предлагая собственное сердце. Путешественник отказался наотрез. Пусть Орфу прав и маленькие человечки вовсе не личности – моравек все равно не мог пересилить себя и растратить еще одно разумное существо. Но молчаливые трудяги без слов сообразили, что нужно делать: захлопотали вокруг, помогая подсоединить канаты, осторожно развернуть ткань однокамерного шара, пока тот медленно наполнялся газом из баллонов, закрепить гондолу на земле, чтобы не улетела раньше времени. Манмут даже залюбовался их дружной, сплоченной работой, в которой проявились и мастерство, и непостижимое знание чужеродной техники.
– Расскажи мне о шаре, – попросил иониец, усаженный в особую, сколоченную из досок раму посреди корзины и привязанный к ней километрами крепчайшей бечевки. Рядом, тщательно упакованные и закрепленные, лежали передатчик и Прибор.
– Представь, что у тебя над головой висит здоровенная тыква, – отозвался товарищ.
Орфу рассмеялся:
– Ты сам-то лицезрел настоящую тыкву?
– Живьем – нет, однако картинки попадались нам обоим, верно? Над нами парит огромный, немного сплющенный сверху эллипс шестидесяти метров в поперечнике и пятидесяти – в высоту. У него такие же вертикальные складочки, как на тыкве, и вдобавок он… ядовито-оранжевый.
– Эй, – изумился краб, – а я думал, это ткань- невидимка.
– Да, она невидима, – серьезно подтвердил маленький европеец. – Для радаров. Кто же мог догадаться, что у наших преследователей будут еще и глаза?
Линию сотрясли громовые раскаты хохота.
– Да уж, это типично для наших кабинетных умников. Типично.
– Связка углепластовых канатов опутывает гондолу и соединяет ее с шаром, – продолжал Манмут. – Корзина висит в сорока метрах под ним.
– Надежно висит, надеюсь?
– Вообще-то я старался. Разве что пропустил пару-тройку важных узлов…
Иониец опять хохотнул и замолк.
Когда Орфу снова вышел на связь, была глубокая ночь. Звезды мерцали холодным светом, облака и вулканы отражали их обманчивое сияние. На севере поблескивали волны океана. Низко в небе мчался спутник Фобос, а Деймос едва показался из-за горизонта.
– Уже прибыли? – поинтересовался краб.
– Нет. Еще день-полтора.
– Ветер по-прежнему дует, куда нужно?
– Ну да, более или менее.
– Растолкуй, дружище, что значит «менее» и насколько.
– Нас несет на северо-запад. Если промахнемся, то совсем на чуть-чуть.
– Это ж как надо постараться, – хмыкнул иониец, – чтобы промазать мимо вулкана величиной с Францию.
– Но мы ведь на шаре. По-твоему, Корос III тоже собирался лететь сюда за тысячу двести километров? Или планировал сесть в корзину прямо у подножия?
– Постой-постой. Если не ошибаюсь, севернее Олимпа расположено Море Фетиды.
Манмут испустил вздох.
– Вот почему я построил новую гондолу в виде лодки.
– Ты мне не говорил.
– Не думал, что это важно.
Какое-то время друзья парили в полной тишине. Вулканы Фарсиды приближались; по расчетам европейца, воздушный шар должен был миновать Аскарейский вулкан примерно к середине следующего дня. Если направление ветра так и будет понемногу смещаться, путешественники точно минуют крутые склоны Олимпа, пролетев десятью—двадцатью километрами севернее.
Все четыре горы были так прекрасны в своем великолепии ледников, залитых сиянием лун и усеянных звездными блестками, что Манмуту не приходилось даже настраивать глаза на максимальное приближение, чтобы упиваться потрясающим пейзажем.
– Я вот тут размышлял по поводу Калибана и Просперо, – начал Орфу.
Товарищ подпрыгнул от неожиданности: его думы витали где-то далеко.
– И?..
– Нетрудно догадаться, ты наверняка исходил из тех же предположений, что и я: изваяния Просперо и прочие признаки шекспировщины в этих краях объясняются увлечением здешнего диктатора человеческой литературой.
– Откуда нам знать, действительно ли каменные головы изображают Просперо? – заспорил европеец.
– По крайней мере МЗЧ уверяли нас, а разве они когда-нибудь обманывали? Похоже, зеки вообще не умеют лгать – разве это возможно, если передаешь информацию непосредственно через кровь?
Манмут не нашелся что возразить: ему тоже так казалось.
– Значит, все эти тысячи статуй на побережье северного океана…
– И бассейна Эллады на юге, – подсказал собеседник, припомнив орбитальные фотографии.
– Именно. Все эти статуи каким-то загадочным образом связаны с пьесой земного Барда.
Знаток сонетов кивнул, уже не сомневаясь, что друг воспримет его молчание правильно.
– Но что, если местный диктатор и есть Просперо? – промолвил иониец. – Не человек и даже не постчеловек?
– Я не совсем понимаю, – смутился товарищ. И на всякий случай проверил доступ кислорода из баллонов: воздух поступал исправно и к нему, и к Орфу. – Хочешь сказать, некий ПЧ заигрался в старого волшебника… и забыл свою истинную сущность?
– Нет, я имею в виду, что он и есть Просперо, – упрямо повторил краб.
Европеец ощутил укол тревоги. Бедняга Орфу столько перенес: покалечен, ослеп, обстрелян сверхмощным потоком проникающего излучения, наконец, пережил далеко не мягкое падение подлодки в океанскую пучину… Не всякий разум выдержит подобные нагрузки.
– Не надо пугаться, я еще в здравом уме! – с неудовольствием проговорил иониец. – Выслушай меня.
– Просперо – литературный герой, – медленно проговорил Манмут. – Авторская выдумка. Только благодаря древним архивам человечества, заложенным в программу самых первых моравеков, нам стало о нем известно.
– Ага, – поддакнул гигантский краб. – Волшебник – авторская выдумка, античные божества – миф… И если они расхаживают во плоти, то это не они, а люди или постлюди в чужом обличье. Так? А теперь представь, что перед нами сам Просперо… И подлинные греческие боги!
