Илион

– Помыслил, сотворил ее нарочно, в соперники дневному солнцу, – промурлыкал монстр. – Но звезды – нет, возникли те иначе; Он создал облака, и метеоры, и ветра, и прочее: и этот остров, то, что здесь растет и жизнь влачит, и море, бесконечное, как змей, кусающий себя за хвост.

– О чем речь-то? – зашептал Даэман. – Он, кажется, двинутый. Можно подумать, этому Калибану мерещатся всякие божества.

– Лишь одно, – откликнулась еврейка. – Его собственное. И вероятно, совсем не мерещится.

– Кому пришло в голову создать подобную мерзость? – поморщился девяностодевятилетний. – Уж точно не Богу.

При этих словах уродливые прозрачные уши чудовища заворочались и встали торчком.

– Помыслил, Сикораксой урожден я, смертный червь. Просперо, помыслил, безмолвный раб по собственной же воле, раб Тихого, такого же слуги. И все-таки Сетебос многорукий, как каракатица, деяньями ужасный, впервые поднял взор и вдруг проник, что в небеса не взмоет, не дано, и счастья там не обретет, но мир его – мир мыльных пузырей – реальным мирозданьям не чета, и доброе в сем мире столь же близко реальному добру и так же схоже, как схожи день и ночь.

– Мир мыльных пузырей? – переспросила старуха. – Ты об этом городе на астероиде экваториального кольца?

Вместо ответа Калибан пополз вперед подобно дикой кошке, готовой напасть. Его кошачьи глаза сощурились в каком-то ярде от невольных зрителей.

– Помыслил, может, им знаком Просперо?

– Я знакома с Ариэлем, воплощением биосферы, – отвечала еврейка. – Он лично позволил нам попасть в Атлантиду и проделать весь этот путь. Мы здесь по праву. Спроси Ариэля.

Калибан захохотал и перекатился на бок; лишь когти да перепончатые ноги помешали твари скатиться с трубы в зловонную жижу.

– Помыслил, сам Он, как Просперо, держит для Ариэля цаплю с острым клювом, что бродит по воде и ловит рыбу, тут же изрыгая; еще морскую тварь, тупую, неуклюжую, ее поймал Он и ослепил, чуть укротил, меж пальцев раскроил ей перепонки, и вот упрятал в каменной пещере, и окрестил беднягу… Калибаном.

– Что он, чтоб ему провалиться, несет? – произнес кузен Ады по коммуникационной линии. – Эта тварь ненормальная. Пристрели ее, Сейви. Умоляю.

– Кажется, я… начинаю… понимать, – жарко зашептал Харман. – Сам он – Калибан. Но говорит о себе в третьем лице. Похоже, Просперо поработил его с помощью твоего знакомого, Сейви.

– Наш гостеприимный хозяин изловил в пруду ящерку и нарек своим именем, – продолжила его мысль старуха. Голос ее звучал отстраненно, почти беззаботно, словно хищный взгляд монстра опутал жертву гипнотическими чарами. – А теперь играет в собственного господина, Просперо.

Тварь осклабилась и почесала шею. Над ребрами, почти под самыми подмышками существа Даэман разглядел настоящие жабры, до непристойности похожие на серые шевелящиеся рты.

– Стреляй, Сейви, – повторил собиратель бабочек. – Он убьет нас!

– Скажи, Калибан, – успокаивающим тоном начала еврейка, – что случилось со здешними постлюдьми?

Монстр захныкал; по его вытянутой морде потекли струйки слизи.

– Сетебос, – прошептал он, испуганно косясь на высокие потолки пещеры, как если бы его могли подслушать. – Сетебос велел мне иль одарить их род ногою третьей, иль оторвать одну и так оставить. А что за наслажденье – постлюдишек по одному выслеживать и жрать и мозг их превращать в живую глину, податливую под моей рукой! Вот так и Он! И Он!

– О господи, – выдохнула старуха и до того резко отпрянула, что едва не свалилась вниз.

– Что? – встревожился Даэман. – В чем дело?

– Это он. Он убил «постов». – Ее лицо никогда еще не выглядело столь изможденным. – По приказу Сетебоса. Или самого Просперо. Кажется, Калибан почитает обоих своими божествами.

Чудовище прекратило скулить и оскалило зубы в блаженной ухмылке.

– Помыслил, в этом нет ни правоты, ни преступленья, Он ни добр, ни зол: Он – Господин и властью облечен.

– Кто именно? – настаивала Сейви. – Сетебос или Просперо? Кому ты служишь?

– Зовет себя ужасным, – прорычал Калибан, вставая. – Взгляни на его ноги – и поймешь! Короткий смерч способен уничтожить надежду шестимесячных трудов. Я знаю, для Него я ненавистен.

– Да кто тебя ненавидит-то? – вмешался Харман.

Ну и психи, мелькнуло в голове Даэмана. Разве можно разумно беседовать с этой тварью?

– Давай же, – заклинал он Сейви. – Убей его!

Еврейка приподняла оружие, но по-прежнему не целилась.

– Помыслил, постлюдишки червоточин наделали, червей развел – Сетебос, – изрек Калибан. – Просперо превратил червей в богов, а Сетебос из камня высек лики, а зеки прочно воздвигают их. Чутье твердит мне: Тихий – вот Создатель, Сетебос – просто жалкий ученик. Но отчего творения так слабы и беззащитны? Почему бы всех не заковать в кольчугу чешуи, а мягкие глаза не сделать жестким камнем? Хоть спорить бесполезно: Он един и волен в своих решеньях.

– Кто един? – не сдавалась старуха.

Чудовище сморщилось, собираясь вновь расплакаться.

– Слепая тварь лизнет любую длань за кус мясца. Сетебосу вдвойне приятен труд: ведь надо же занять бесчисленные руки.

– Калибан, – промолвила еврейка раздельно и мягко, словно обращаясь к ребенку. – Мы устали и хотим домой. Ты можешь нам помочь?

В глазах ужасного создания впервые блеснуло нечто непохожее на ненависть или самоедство.

– Да, леди, Калибану путь известен, и лично Он желает вам добра. Но вам Его стезя знакома тоже: не вздумайте пускаться на обман.

– Тогда скажи нам… – заикнулась было еврейка.

– Сам-то Он таков! – встрепенувшись, воскликнуло чудовище, затем присело на корточки, свесило вниз несообразно длинные руки и принялось скрести мохнатую трубу когтями. – Ведь тут игра: не отгадаешь – смерть! Что? Угодить Ему и защититься? Ха! Если б Он хоть раз поведал как! И не надейся!

– Если бы ты помог нам вернуться, мы бы… – Старуха еще немного приподняла оружие.

– Мы все умрем! – выкрикнула тварь. – Просперо раздобыл нам Одиссея, но Сетебос услал героя в дальний путь. Просперо, что ни ночь, к Юпитеру взывает, шлет к Марсу человечков, Сетебос же расправу учинит им руками мнимых богов. Ведь тут игра: не отгадаешь – смерть!

Калибан перескочил на другой конец трубы, обхватил ее ногами, кувыркнулся вниз головой и выловил из мутного ила ящерицу-альбиноса с выколотыми глазами.

– Сейви, – глухо произнес девяностодевятилетний.

– Нет, мы не все умрем. – Чудовище пустило слезу и заскрежетало зубами. – Тот убежит, другой уйдет в пучину, а третий по ветвям – и был таков; а кто захочет милости снискать… что ж, главное – не вздумай повторяться!

– Стреляй, Сейви! – не сдержавшись, проговорил вслух Даэман, и гулкое эхо повторило его слова.

Старуха прикусила губу, однако взяла монстра на мушку.

– Ниц! – завизжал Калибан. – Падем пред Ним, возлюбим Сетебоса!

И он отпустил слепую ящерку, которая тут же нырнула в пруд, но по пути ударилась о скалу, где сидела еврейка.

– Взгляни на его ноги – и поймешь! – взревела мерзкая тварь и бросилась на первую жертву.

Старуха нажала на курок. Сотни отточенных дротиков из хрусталя вонзились в грудь чудовища. Чешуйчатая плоть порвалась, как бумага. Испустив жуткий вопль, Калибан рухнул на вершину каменного столба, ухватил еврейку своими невыносимо длинными руками и одним щелчком могучих челюстей почти перекусил противнице шею. Сейви умерла без единого вскрика. Тело обмякло в страшных объятиях монстра, голова запрокинулась назад, оружие выпало из похолодевших пальцев и ушло в темную пучину.

Обливаясь кровью, чудовище вскинуло обагренную морду к потолку грота и протяжно завыло. Затем подхватило мертвую старуху под мышку, прыгнуло в бурлящую воду. Черная пена скрыла все следы.