организовали очень четко. А потом… Кушать всем хочется.
– А говорят, «Альфа» наша ещё долго им досаждала, – я вспомнил разговор с Шоном.
– Не совсем так было, – мне показалось, что в голосе Дмитрия стало на миг чуть меньше апатии. – Но тоже без толку.
– Да откуда вы знаете, с толком или без? – я слегка решил его расшевелить.
– Знаю, раз говорю, – жестко сказал Дмитрий. – Это я сейчас тут ерундой занимаюсь, перед этим я в «альфе» десять лет оттрубил!
Вот как! Дмитрий бывший альфовец! Легендарный элитный спецназовец. Никогда живьем не видел.
– Я за неделю до всего на пенсию вышел, а то бы вместе с ними был, – и вправду, воспоминания всколыхнули этого апатичного, слегка осунувшегося мужика. Лицо его как будто подтянулось и стало жестче. – Да не пялься так! Инструктором я был у них! По вождению.
– Никакого толку в итоге от альфы не было. Им повезло, что они как раз тренировочные сборы проходили, по выживанию в лесу. Вот и ушли из поля зрения этих. Однажды только засветились, транспортер завалили, хотели языка взять. Так их потом в кольцо полицаи взяли и как волков перебили. Почти две недели они в кольце сидели, под пулеметами. Их человек двадцать было, а полицаев, наверное, несколько тысяч. Да ладно. Все уже кончилось.
Дмитрий опять поник, и было видно, что он не хочет продолжать разговор.
– Нечего болтать, смотреть надо, а то если пропустим объект, беды не оберемся, – уже обычным, бесцветным голосом сказал Дмитрий.
– Вот я не пойму, почему вдруг крысу бить так опасно и трудно? – я не хотел прерывать разговор. – Это же просто крыса, а раньше вообще хомяки были…
– Эту мерзость трудно остановить! Они же, как человечины попробовали, совсем озверели, – судя по всему, Дмитрий тоже не хотел молчать. – Раньше на нее крикнешь – так она и деру, а теперь только шипит, и норовит в горло вцепиться. И страшная такая! И хомяки эти, как стая волков.
– Да сами мы во всем виноваты, – после небольшой паузы продолжил он.
– В чем мы виноваты? – не понял я. Или сам себя заставил не понять.
– Был бы порядок, делал бы каждый свое дело, никой враг бы был не страшен!
– Так у них, у новых властей вон техника какая! – не согласился я. – Против их леталок и оружия, что мы могли сделать?
– Что могли, что могли, – буркнул Дмитрий. – Больше всех у нас смерти от своих пришло.
– От полицаев, – кивнул я. – Но и их самих потом всех. Ну, почти всех.
– В том то и дело! – Дмитрий опять ожил. – Как с чужими воевать, если самый страшный враг – свои? Тут любой, и без леталок – стрелялок, только подумай хорошо, всегда может нас перебить. Подлости много было.
– Сейчас что, нету?
– Сейчас ничего нету, – грустно ответил Дмитрий. И словно одумавшись, жестко продолжил: – Сейчас есть порядок! Не отвлекайся!
Создавалось впечатление, что Дмитрий с большим трудом прерывал этот, наверное, важный для него, разговор.
– Ну, так если подлости нет, может, можно теперь всем вместе…
– Сдается мне, вместе с подлостью ещё чего-то нет. Становой хребет перебили людям. О! Ты позорче будешь, это что вон там, слева? – Дмитрий перешел на шепот.
Слева ничего не было. Мы долго ещё сидели молча, всматриваясь в ночную улицу. Ничто не нарушало тишины.
– А как вы думаете, – устав от бдения, но не в силах перейти на громкий голос, я опять завел разговор, – неужели никогда раньше не было такой полной, м-э-э… безысходности? Как выживали люди сотни тысяч лет, если так легко все сломать?
– Ну, кто же тебе на такое ответит? – Дмитрий тоже шептал. – Я что, историк, чего ты ко мне пристал?
– Люди раньше другие видать были! – продолжил он через мгновение. – И знали видать нечто такое, чего мы не знаем. Или забыли. Молчи! Работать надо.
Так мы и просидели молча все восемь часов рабочего времени. И никакая аномальная оранжевая крыса не пришла, навсегда, видимо, поселившись в лабиринтах большого административного здания на Банковой.
Глава двадцать вторая
– Можно, я с тобой? – Надя стояла в дверях своей комнатки и вопросительно смотрела на меня.
– Зачем тебе? Ты же не знаешь, куда я иду! – ну зачем ей к Пыльцыну? – Я скоро вернусь.
– Мне не важно, куда ты идешь. Мне просто тут трудно одной, – сейчас она ещё и расплачется. – Ты понимаешь, одна и одна. А когда ты дома, я уже не одна. Я всегда раньше была одна. А они не понимали.
– Лучше бы ты в детский сад ходила. Привыкла бы к коллективу, – я нарочно сказал грубость. Я ходил в детский сад и помню, что это такое.
– Я тоже ходила в детский сад, – сказала Надя. – Там было очень плохо. Там я впервые себя почувствовала одинокой. Пойдем вместе? Я буду себя тихо вести.
