– Покаетесь, грейсфрате, как не покаяться, – сказал Бофранк с небывалой для него злорадностью и еще более неожиданно наподдал толстяку хорошего пинка.
Как и было уговорено, связанного Баффельта погрузили в крытый экипаж, который все тот же Франци потаенно укрывал до поры в ближних зарослях.
– Завтра утром я навещу вас в гостинице, – сказал лютнист на прощание, – и передам все, что выведает полезного грейсфрате Шмиц.
С тем они разъехались. В монастыре ярко горели огни, однако ж никто не выходил наружу, за стены. Одно было плохо – фрате Хауке остался в живых и мог устроить бог весть какие козни… Но сейчас субкомиссар думать об этом не мог, ибо несказанно устал и всех сил его доставало только на то, чтобы не сверзиться с лошади.
Тут к нему подъехал Мальтус Фолькон, возбужденный и взволнованный.
– Как вы думаете, что конфиденты намереваются сделать с Баффельтом? – спросил с интересом юноша.
– Полагаю, умертвят, – пожав плечами, отвечал Бофранк. – При мне они обсуждали возможность рассказать обо всем королю и решили, что король потребует весомых доказательств, коих вроде бы и нет… Посему проще будет удавить грейсфрате или же дать ему яд – тут все зависит от вкуса.
– Но так ли страшны прегрешения его?!
– А чем страшнее были прегрешения многих, сожженных, утопленных и заживо лишенных кожи во славу миссерихордии и господа? Даже если кто-то из них и был виновен, мера справедливости не равна: я видывал отвратительных убийц, наказываемых одним токмо отрезанием носа, или же кастрацией, или же усекновением вороватых членов, и видывал несчастных женщин, всего-навсего обвиненных злыми соседями в колдовстве, коих безжалостно жгли на костре. Так что судить о прегрешениях давайте оставим другим, хире Фолькон, – тем, кто считает, что имеет на это право. Я же хочу спать, теплого вина и… и более ровным счетом ничего.
Камни и деревья научат вас большему, нежели любой учитель в школе.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ,
Утро началось с того, что в двери гостиницы вошли несколько гардов под командованием секунда- конестабля – с лицом такого выражения, как если бы он только что выпил стакан уксусу.
– Здесь ли проживает субкомиссар Хаиме Бофранк? – громко спросил он тоном, ничего хорошего не предвещавшим.
– Хире Бофранк бывал тут, но сегодня он, надо думать, ночевал у себя дома, – отвечал хозяин, опасаясь заразы и оттого стараясь держаться подальше от вошедших.
– Его хозяйка сказала, что не видала означенного Бофранка уже достаточно давно, – возразил секунда-конестабль. – Мы поднимемся в комнаты, где проживают пресловутые друзья, и посмотрим сами.
– Идите, коли хотите, – сказал хозяин, – но если он там есть, я вовсе ни при чем, ибо не слежу, кто и с какими целями ходит к постояльцам.
– С тобою мы разберемся, коли потребуется, – угрозил секунда-конестабль. Грохоча сапогами по деревянным ступеням, гарды поднялись наверх, и первым, кого обнаружили в комнате, был как раз Бофранк. Он сидел у очага и пил вино с медом и сахаром, ибо почувствовал с утра все признаки верной простуды и обеспокоился укреплением своего здоровья.
По счастью, здесь находился еще только Мальтус Фолькон; Гаусберта в соседней комнате лечила рану своего супруга, а намаявшиеся старики попросту спали, оставив даже свои обычные язвительные перебранки, за коими субкомиссар прозревал не особенно тщательно скрываемую взаимную ненависть, порожденную неясными для него причинами – и, видимо, во времена весьма далекие.
– Субкомиссар Хаиме Бофранк? – осведомился секунда-конестабль.
– С кем имею честь? – сухо спросил Бофранк.
– Секунда-конестабль Секуративной Его Величества палаты Целестрин Мерль. Послан арестовать вас и препроводить в Фиолетовый Дом для допроса, равно как и всех людей, что споспешествовали вам.
– И на каком же основании, желал бы я знать?
– На основании того, что вчера поздно вечером вы и с вами еще шестеро ворвались тайным путем в монастырь Святой Фелиции, учинили там погром, убили четырех смиренных монахинь и еще с десяток тяжко ранили, а в довершение всего похитили грейсфрате Баффельта, который теперь обретается неизвестно где.
– Что за чушь? – спросил Бофранк, прихлебывая вино. – Вы уже в годах, вам велено бы знать, что с такими дурацкими обвинениями приходить к достойным людям никому не позволено… Убирайтесь вон!
– Однако ж я не уйду, – осторожно продолжал Мерль, – ибо у нас есть показания фрате Хауке, секретаря грейсфрате, а также настоятельницы монастыря и многих послушниц…
– …Которые, конечно же, близко со мною знакомы и знают меня в лицо? – с насмешкою перебил субкомиссар. – Подите вон, говорю вам; не вынуждайте меня вышвырнуть вас. Я выше чином и, уверяю, могу устроить вам неприятности куда хуже чумы, что царит в городе.
– И все же я продолжаю настаивать, – покачал головою Мерль. – Вы сами чиновник Палаты и, без сомнения, понимаете, что я не сам все это выдумал и облыжным обычаем меня сюда не послали бы. Верно, вы можете вышвырнуть меня; но вот стоят гарды, у каждого из которых есть оружие, – прольется кровь, хире субкомиссар, а надобно ли доводить до этого?
– Вижу, вы не уйметесь, – подытожил Бофранк, вставая. – Что ж, я поеду с вами, но при одном условии: все эти люди останутся здесь, а ваши гарды, ежели им так угодно, пускай стоят подле гостиницы – даю слово, что никто не попытается сбежать отсюда.
