Вольный народец

Там лежал желтый «Плюшевый мишка», сделанный из стопроцентных искусственных добавок.

И снег повсюду вокруг Тиффани таял.

Два пиксти легко подхватили Тиффани. Она скользила над снегом, клан мчался рядом.

Никакого солнца в небе. Даже в самые унылые дни можно было где-нибудь разглядеть солнце, но не здесь. И было еще что-то, что-то странное, чего она не могла объяснить. Это не ощущалось реальным местом. Она не знала почему, но чувствовала, что с горизонтом было что-то не так. Он выглядел так близко, что его можно было коснуться, а так не бывает.

И вещи не были… законченными. Как, например, деревья в лесу, к которому они направлялись. «Дерево — это дерево, — думала она. Близко или далеко, оно остается деревом. У него есть кора, ветки и корни. И ты знаешь, что они там, даже если оно так далеко, что похоже на точку».

Деревья здесь были другими. У нее было сильное ощущение, что они были точками и отращивали корни, ветки и другие детали, как только она приближалась к ним, как будто они думали: «Быстрей! Кто-то идет! Выгляди, как настоящее!»

Это походило на картину, где художник не очень обеспокоился подробностями заднего плана, но проработал детали там, куда вы смотрели. Воздух был холодным и мертвым, как в старых подвалах.

Когда они достигли леса, свет стал более тусклым. В промежутках между деревьями он был синим и жутким.

«Никаких птиц», — подумала она.

— Остановитесь, — сказала Тиффани.

Пиксти поставили ее на снег, но Всяко-Граб сказал:

— Нельзя зависать здесь слишком долго. Ходу, парни.

Тиффани вытащила жаба. Тот сощурился на свет.

— Ох, квак, — пробормотал он. — Это нехорошо. Я должен зимовать.

— Почему все такое… странное?

— Не могу помочь тебе здесь, — ответил жаб. — Я вижу только снег, я вижу только лед, я вижу только смертельный холод. Здесь я слушаю только свою внутреннюю жабу.

— Это не тот холод!

— Холодные чувства… к… я… — жаб закрыл глаза.

Тиффани вздохнула и опустила его в карман.

— Я скажу тебе, где ты, — сказал Всяко-Граб, все еще глядя на синие тени. — Ты знашь, есть такие мелкие твари, что кусают овец, сосут пока не раздувашься от крови, а потом отваливаются? Этот мир похож на одного из них.

— Ты имеешь в виду клещей? Паразит? Вампир?

— Ох, да. Она рыщет повсюду, пока не найдешь слабое место, где никто не следишь, и открывает дверь. Потом Кроля насылает свой народ. Чтоб красть, ты знашь. Потрошить амбары, угонять скот…

— Мы тож любишь тырить скотинку, — сказал Псих-Вулли.

— Вулли, — сказал Всяко-Граб, доставая свой меч. — Ты знашь, я ведь говорил тебе, что бывашь время, когда тебе надо думать прежде, чем открыть свой большой поганый рот?

— Айе, Граб.

— Так вот, сейчас то самое время, — Граб повернулся к Тиффани и посмотрел на нее довольно робко. — Да, мы были чемпионами ворья у Кроли, — сказал он. — Люди разбегались, когда мелкие мальцы выходишь на охоту. Но ей все было мало. Она всегда хотела больше. Но мы сказали, что неправильно тырить у старушки последнего порося или еду, потомуш у них и так есть нечего. Фиглам без проблем стырить златую чашу у богатого большуха, ты знашь, но отнять у старика стакан с его вставной челюстью нам стыдно, — сказал он. — Нак Мак Фигл конечно, мог бы подраться и украсть, но кто хотешь драться со слабым и красть у бедного?

На краю темного леса Тиффани слушала историю маленького мира, где ничего не росло, где не светило солнце, и куда все приходило откуда-то из других мест. Это был мир, который только брал и не отдавал ничего, кроме страха. Он совершал набег — и люди учились оставаться в постелях, если слышали на улице ночью странный шум, потому что Королева могла управлять снами тех, кто пытался ей мешать.

Тиффани не могла понять, как это работало, но здесь были такие вещи, как Псы Мрака и Всадник без головы. Эти сны были… более реальными.

Королева могла взять сон и дать ему… тело. Вы могли войти внутрь и исчезнуть. И вы не могли проснуться прежде, чем чудища настигнут вас…

Люди Королевы брали не только пищу. Они брали и людей…

— …таких, как волынщики, — сказал Уильям бездомный. — Феи не могут играть музыку, ты знашь. Она крадет человека, чтоб он ей играл.

— И она берет детей, — сказала Тиффани.

— Да, твой мелкий брат не первый, — сказал Всяко-Граб. — Здесь не так много забав и смеха, ты знашь. Она думашь: она хороша с дитями.

— Старая кельда сказала, что она не будет вредить ему, — сказала Тиффани. — Это правда, не так ли?

Нак Мак Фиглов можно было читать, как книгу. Это была бы большая простая книга с картинками пятнистых собачек с большим красным мячиком и одним-двумя предложениями на страницу. Все, что они думали, тут же отражалось на их лицах. И теперь во всех взглядах читалось: «Кривенс, надеюсь, что она не задашь нам вопрос, на который мы не хотишь отвечать…»

— Это верно, не так ли? — повторила она.

— Ну, да, — ответил Всяко-Граб медленно. — Она тебе не совраш. Кроля постарается быть доброй к нему, но она не знашь, как. Она эльф. Они не очень хороши в заботе о других.

— Что с ним случится, если мы его не вернем?

Снова взгяд, говорящий: «Мы не знашь, что бушь…».

— Я сказала… — повторила Тиффани.

— Смею сказать, что она отошлет его обррратно, когда прррийдет вррремя, — сказал Уильям. — И он не вырррастешь. Здесь ничто не стареет. Ничто не растет. Ничто вообще.

— Значит, с ним все будет в порядке?

Всяко-Граб что-то прохрипел. Это походило на голос, который пытался сказать «да», но спорил с мозгом, который знал, что правильный ответ «нет».

— Скажите мне, что вы не договариваете, — сказала Тиффани.

Псих-Вулли ответил первым:

— Например, таяние ведет к…

— В этом месте время идешь медленнее и дольше, — сказал Всяко-Граб.

— Годы проходят, как дни. Мобыть через несколько месяцев Кроле мелкий пацан надоест. Несколько здешних месяцев, ты знашь, где время медленное и тяжелое. Но когда он вернется в смертный мир, ты будешь старухой или вообще помрешь. Так что если заведешь своих ребят, скажи им, чтоб они искали мелкого липкого мальца, шатающегося по холмам и клянчащего конфетки, мучто то будет их дядя Вентворт. То не самое худшее, что мошь быть. Если долго живешь в мечтах, сходишь с ума. Ты никогда не смошь проснуться, не смошь опять жить в натуре.

Тиффани уставилась на него.